bookmate game

Новая Словесность по Кириллу Кобрину

НОС
7Книг31Подписчик
Члены жюри, эксперты, номинанты и лауреаты премии НОС выбирают книги на русском языке и переводы, которые, на их субъективный взгляд, являют собой Новую Словесность.

На этой полке — выбор писателя, историка, журналиста, редактора Кирилла Кобрина.
    НОСдобавил книгу на полкуНовая Словесность по Кириллу Кобрину7 лет назад
    Александр Ильянен, нестроевой офицер русской прозы, тоже родом из ленинградского андерграунда; но даже на фоне этих литературных одиночек его одиночество поражает. Ильянен живет и пишет так, будто вообще нет ничего и никого; социум теряет смысл, оказавшись материалом его прозы. Тем сильнее эффект от чтения его прозы; он заключается в сильнейшем ощущении, что она, проза, есть, остальное же в мире под большим вопросом. Нонконформизм обычно бывает шумным; в случае Ильянена он молчит, даже не презрительно, а как-то окончательно, что ли. Если уж кто в русской литературе сегодня и «отменяет реальность» (см. Ульрих из «Человека без свойств»), так это он.
    НОСдобавил книгу на полкуНовая Словесность по Кириллу Кобрину7 лет назад
    Лучшая в послевоенном СССР литература сочинялась подпольно в городе Ленинград. Это была сложная и довольно мрачная словесность; мой когдатошний приятель Владимир Симонов, замечательный переводчик и прозаик, определил ее как «мрачное барокко». Аркадий Драгомощенко и Белла Улановская закрыли ту литературу, доведя ее до совершенства. Улановская взяла на себя линию простодушия и сказа, Драгомощенко – сложности и нечитабельности. Вряд ли им нравилась проза друг друга, но так часто бывает. Для меня Драгомощенко, Улановская, Леон Богданов, Борис Кудряков, некоторые другие – это обещание, возможность какой-то другой русской словесности, нежели та, что до 1991 года печаталась в издательстве «Советский писатель» и в «толстых журналах». Обещание не сбылось, зато с этого обрыва, с точки угасания ленинградского литературного андерграунда начинается то, что сейчас существует как бы в тени, но делает русскую словесность живой, а не пекинской оперой или коммерческим агитпропом (Левкин, Кононов, Снытко, Барскова, Вишневецкий, еще несколько авторов)
    НОСдобавил книгу на полкуНовая Словесность по Кириллу Кобрину7 лет назад
    Уже двадцать лет Николай Кононов пишет длинные фразы и нечитабельные толстые книги, в которых ткань жизни разъедается рефлексией на лоскутки, а автор их складывает вместе и что-то другое получается – до новой порции рефлексии. Кононов — идеальный модернист. В культуре, в которой, перефразируя Ахматову, Джойс с Прустом известны, но не проповедованы, упорство Кононова — подвиг и неслыханная новизна.
    НОСдобавил книгу на полкуНовая Словесность по Кириллу Кобрину7 лет назад
    «Взрослое искусство» Пивоварова-художника выросло из его иллюстраций к детским книгам. Его «взрослые книжки» — из интонации детских книг. Пивоваров рассказывает просто и прямо о том, как думает художник, о том, что с художником происходит, когда он отвергает романтическую позу героя и становится тем, кем были создатели «Лимбургского Часослова» и Вермеер. То есть, настоящим ремесленником, высоким ремесленником, так как искусство — это ремесло, умение и одержимость единственной идеальной формой. Об чем и сигнализирует слово art.
    НОСдобавил книгу на полкуНовая Словесность по Кириллу Кобрину7 лет назад
    Самуил Лурье научил меня тому, что писать эссеистику на русском языке – интереснее, чем беллетристику, что этот жанр дает возможность додумывать мысли до конца, и что он возможен только в действительно свободной и действительно богатой культуре. Лурье написал несколько великолепных мало кем замеченных книг – как и положено настоящей новой словесности. Да, и еще. Он действительно любил русскую литературу и действительно жил в ней и жил ею, поддерживая, таким образом, ее жизнь. Интонация его прозы образцовая.
    НОСдобавил книгу на полкуНовая Словесность по Кириллу Кобрину7 лет назад
    «Проза поэта» обычно что-то такое либо сверхметафоричное, либо банальное, либо возвышенное, либо грубое и даже туповатое. Примеру тому – Мандельштам и Бродский. Барскова замечательный поэт, но проза ее не «проза поэта», а проза историческая, только история дана здесь по-иному, нежели у Дюма или Толстого. Барскова вживается в своих героев, она становится ими, приобретает их мысли, походку, привычки, оставаясь собой, она свидетельствует о героях их же голосами, но пропущенными сквозь ревербератор истории. Книга страшная, но внушает надежду – уже тем фактом, что она написана.
    НОСдобавил книгу на полкуНовая Словесность по Кириллу Кобрину7 лет назад
    Левкин, на мой взгляд, чуть ли не единственный настоящий современный русский прозаик. То есть, не «российский» (определение дурацкое, писателей по паспортам не строят), а русский. Он продолжает традицию русской медитативной, рефлексивной прозы, которая началась было с «Писем русского путешественника», но потом быстро ушла в тень. Левкин видит в любой мелочи весь мир, а в мире – мелочь, он увеличивает пылинку до размеров города, а город уменьшает до размеров пылинки; все это он проделывает методично и волшебно. Он писатель медленный и обстоятельный, его корни где-то в совсем другой традиции, нежели шахта Великой Русской Литературы Золотого Века, которую вычерпали до последнего уголька. «Вена» — лучший пример его метода; Левкин разобрал Вену на детальки и построил ее заново. Получился совсем другой, на первый взгляд, город, но на самом деле, это она, Вена.
fb2epub
Перетащите файлы сюда, не более 5 за один раз