«Фома» рекомендует

«Непридуманные истории» – первое полное собрание рассказов известного писателя протоиерея Николая Агафонова, в котором собраны как известные, так и ранее не публиковавшиеся произведения.
«Чудесное всегда с нами рядом, но мы не замечаем Его. Оно пытается говорить с нами, но мы не слышим, наверное, оттого, что оглохли от грохота безбожной цивилизации» – так в предисловии говорит о своей книге сам отец Николай. Его рассказы – попытка увидеть чудесное в самых обыденных вещах, в жизни простых людей, в повседневности. За каждым своим героем автор видит образ Божий, за каждым событием – духовный смысл.
Персонажи рассказов – священники и миряне, время действия – от 1920-х годов до наших дней. Через все рассказы вереницей проходят приметы прошлого, хорошо знакомые каждому, кто интересуется историей церковной жизни, да и просто историей нашей страны. Изъятие «церковных ценностей», аресты и ссылки священнослужителей, похоронки с фронтов Великой Отечественной, антирелигиозные диспуты в Политехническом музее, возрожденные монастыри, в которых еще вчера были тюрьмы и колонии для несовершеннолетних...
Сила рассказов отца Николая Агафонова в том, что историю страны он рассказывает не как документалист, но как писатель, творец. Благодаря его таланту и особому взгляду, события далекого и недавнего прошлого обретают новую жизнь, открываются читателю более глубоко и интересно. Что тут говорить, отец Николай Агафонов пишет просто замечательную прозу, которая давно вышла за узкие рамки «православной беллетристики» и заняла достойное место в современной русской литературе.

Как удалось в годы государственной борьбы с религией сохранить православную Церковь, а главное — веру в сердцах? Об этом рассказывают известные священники и миряне, чье детство пришлось на 30-е годы ХХ века, а юность прошла в обстановке хрущевских антицерковных погромов. Протоиереи Валериан Кречетов, Сергий Правдолюбов, Владимир Тимаков, Иоанн Каледа, Георгий Бреев неспешно, со множеством выразительных деталей повествуют о том, кто и как защищал веру православную от поругания.
Тут целая россыпь имен подвижников и праведников ХХ века. Святитель Лука Крымский, архимандриты Иоанн Крестьянкин и Кирилл Павлов, протоиереи Алексий и Сергей Мечёвы, духовник бл. Матроны Московской Николай Голубцов, старец Николай Гурьянов, митрополит Сурожский Антоний, протоиерей Всеволод Шпиллер… В воспоминаниях героев книги их портреты выглядят особенно зримыми и теплыми. Может быть потому, что их образы и слова сохранила цепкая и эмоциональная детская память рассказчиков.
Не меньше, чем исповеди известных священников, увлекают рассказы рядовых прихожан — бесхитростные, искренние, прямодушные, поражающие своей скромностью, достоинством и твердостью в вере. Удивительные судьбы, цельные характеры. И в каждом рассказе — образ времени, наполненного трудами, невзгодами, болью и радостью во Христе.

Л. Н.Толстой считал его самым мощным русским философом. Его прозу уравнивали с толстовской по степени художественного мастерства. Он предсказал России «рабство в новой форме» — диктатуру социалистического общества, гонения на Церковь и распад славянского единства. При жизни он был мало оценен как писатель, но известен как дипломат и философ-богослов, принявший в конце жизни тайное монашество.
Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891) — врач, руководитель госпиталя во время Крымской войны, дипломат, цензор Московского цензурного комитета. Его публицистика и философские труды одних заставляли восхищаться, других раздражали, ведь Леонтьев твердо стоял на позициях византизма, убежденный в том, что основа российской жизни — Православие и самодержавие.
Цитаты из Леонтьева могут стать слоганами. «Индивидуалист — существо, исковерканное чувством собственного достоинства». «Брак есть своего рода аскетизм, своего рода отречение. Строгий, религиозный, нравственный брак есть лишь смягченное монашество; иночество вдвоем или с детьми-учениками». «Православие, или, другими словами, культура византийской дисциплины и земного аскетизма, есть единственный противовес теории всеобщего, мелкого удовольствия».
В книгу вошли письма Леонтьева с Афона, автобиография и фантастическая повесть-притча. Карманный формат издания делает книгу особенно привлекательной: умные и точные рассуждения писателя хочется иметь под рукой.

Заглавие "Матушкины цветочки" может ввести в заблуждение – дескать, наверняка какие-нибудь благочестивые стишки или сказки. На самом деле цветочки – это дети. Их у автора, Ольги Юревич, семеро. И книга – о них.
Ольга Юревич – жена священника, протоиерея Андрея Юревича. Оба они по образованию архитекторы. В 1983 году уехали из Москвы жить и работать в маленький городок Лесосибирск в Красноярском крае. Отец Андрей, тогда еще просто Андрей Владимирович, стал главным архитектором города, Ольга – его помощницей. Оба были далеки от веры, их обращение произошло позднее, в 1989 году.
"Матушкины цветочки" – это предельно искренний, живой рассказ о жизни семьи, о каждом из семерых детей. Никакой лакировки, никакого показного благочестия, просто разные жизненные случаи, порой вызывающие улыбку, порой заставляющие о многом задуматься. В некотором смысле соавторы книги – все дети матушки Ольги и отца Андрея. И не только потому, что без них не было бы и книги: изрядную часть текста – это их речь и их сочинения, даже стихи есть. Да и иллюстрирована она детскими рисунками.
Сейчас много говорят о необходимости возрождать российскую семью, улучшать демографию, но часто эти слова воспринимаются просто как очередная идеологическая кампания – потому что говорящие сами в них не очень-то верят. Для них это не более чем "национальный проект". Книга матушки Ольги – явление совершенно иного рода. Здесь ощущаешь, что семья – это, прежде всего, огромная радость, огромная любовь. Причем у верующих людей эта любовь не замыкается сама в себе, она открыта людям и Богу.
Признаюсь, я открыл эту книгу, думая просто бегло ее пролистать – скопилось множество срочных дел: верстка номера, прочая текучка. Но вместо того, чтобы заниматься всеми этими срочными делами, я сидел и читал. От корки и до корки.

В церковных кругах с некоторых пор ходят разговоры о так называемой "телегонии". Утверждается, что если женщина имела внебрачные связи, то ее дети, рожденые в законном браке, наследуют свойства не своего родного отца, а предыдущих "партнеров" матери. Так, девушка, "гулявшая" с негром, может потом родить негритенка, даже если его биологическим отцом будет представитель белой расы. На это явление нередко ссылаются пропагандисты нравственности и целомудрия, а саму "телегонию" иногда называют "наукой о девственности".
Бесспорно, пропаганда нравственности – дело благое. И с христианской, и просто с традиционной общечеловеческой точки зрения ничего хорошего в добрачных связях нет. Это грех, который, если в нем не раскаяться, будет исподволь разрушать и личность человека, и его семейную жизнь.
Но все ли аргументы хороши для подтверждения этих простых и для многих вполне очевидных истин? Существует ли в действительности явление "телегонии"? И допустимо ли основывать нравственную проповедь на непроверенных научных данных?
Автор книги, биолог Галина Муравник, специалист в области генетики, исследует феномен "телегонии" и убедительно показывает, что это – псевдонаучный миф. Аргументы сторонников "телегонии" не выдерживают научной критики. На лицо умолчания, подтасовки, некорректно поставленные эксперименты, некомпетентность – словом, весь стандартный набор методов псевдонауки.
Очень жаль, что некоторые достойные православные люди, не будучи специалистами в данном вопросе, приняли на веру рассуждения о "телегонии" и, отстаивая безусловные христианские ценности, своим авторитетом невольно поддерживают заведомо несостоятельный с научной точки зрения миф.

Среди далеких от Православия людей бытует два противоположных заблуждения: первое – что христианин не должен сопротивляться злу силой и в любых случаях должен подставлять щеку под удар, а второе – что Церковь считает себя вправе отстаивать свои взгляды огнем и мечом. Нередко оба заблуждения уживаются в одной голове.
А как на самом деле? Может ли христианин применять силу, чтобы остановить зло? И если да, то в каких пределах? Об этом известный русский философ Иван Ильин и написал свою книгу "О сопротивлении злу силой". Она вышла в 1925 году и с тех пор выдержала множество переизданий. Конечно, и раньше многие задавались этим вопросом, но Ильин впервые рассмотрел проблему одновременно и с православных, и с философских позиций. Его книга – не отвлеченная игра ума. Кровавый опыт революции и Гражданской войны буквально заставил Ильина написать эту работу. Как сам он пишет во введении, "бесплодно и беспочвенно решать вопрос о зле, не имея в опыте подлинного зла". Другим поводом была полемика с толстовством, объявлявшим всякое физическое сопротивление злу отступлением от подлинного христианства.
Ильин решает сложнейшие проблемы. Если можно поднять меч против зла – то где границы дозволенного христианину? Как понять, где зло, когда рушатся все устои, когда брат восстает на брата, когда у каждого своя правда? И можно ли применять силу против "невооруженного зла" – против пропаганды сатанизма, например?
Книга Ильина в 20-30 годы XX века породила мощнейшую полемику в эмигрантской прессе, многие приняли позицию философа в штыки. В наше время актуальность проблемы лишь возросла – при том, что равноценной альтернативы взглядам Ильина гуманистическая мысль так и не выработала.

Болезнь и смерть для каждого из нас – темы полузапретные, настолько они трудны, иногда почти недоступны для человеческого восприятия. И когда Церковь говорит о них на своем языке, человек прислушивается, независимо от того, верующий он или нет. Конечно, по-настоящему перевернуть наше представление о болезни и смерти может лишь разговор с человеком, духовно одаренным и умеющим сказать об этом со всей мудростью и состраданием. Митрополит Антоний Сурожский, известный во всем мире архипастырь и проповедник Евангелия, – как раз такой человек.
В книге собраны ответы владыки на вопросы руководителя религиозной программы русской службы Би-би-си "Воскресение" протоиерея Сергия Гаккеля, с которым его связывала почти полувековая служба. Запись сделана в период с октября 1993 по январь 1994 года. Также в книгу вошли беседы в Лондонском приходе (апрель-май 1984).
Как должен вести себя священник у постели умирающего: что надо говорить ему и как научиться молчать вместе с ним. Какова роль церковных таинств, готовящих человека к переходу в вечность; что такое "память смертная"; как утешить осиротевших близких, помочь им пройти путь от безутешной скорби к светлой памяти. Митрополит Антоний вспоминает о смерти своих родителей; рассказывает о том, как работал во время войны хирургом в полевом госпитале и находился рядом с умирающими солдатами до самого конца. Все, о чем говорит Владыка в этой небольшой книге, – глубоко лично и выстрадано, отсюда и необыкновенная сила его слова.
"Человеку нужно, чтобы ты с ним был в его горе, на дне этого горя вместе с ним, и не убеждал его, что горя нет или что он неправ, горюя. Надо дать время благодати и внутреннему опыту человека..."

История про дождь начинается откуда-то с середины: есть дом в саду — Дом, с большой буквы. В нем каждый день есть свежее молоко и косточка для пса. Пес, тоже с большой буквы, живет в будке, охраняет Дом и ждет Хозяина. Приходит Кот, обустраивается в Доме и тоже начинает ждать Хозяина. У Кота есть Книга, а в ней написано, что Хозяин придет, когда над Домом взойдет Звезда, и даст зверям имена. Но Звезда пока не восходит, Хозяин не приходит, и все время идет дождь.
Кот и Пес живут, мокнут под дождем, ссорятся, мирятся, воспитывают живущих в Доме мышей и ждут Хозяина. Вроде бы и все содержание.
Сказка эта хороша своей недоговоренностью: засовываешь нос в чужой загадочный мир и пытаешься догадаться, по каким законам он живет. Откуда берется свежее молоко, почему Дом обладает способностью рассказывать сказки, кто такой Хозяин и откуда должен прийти. Все таинственно, непонятно, недосказано — а значит, есть пространство воображать, догадываться и задумываться. Задуматься придется и взрослым, если они берутся читать детям эту книгу — потому что в ней есть параллели и аллюзии, но не очевидные и не навязчивые: для каждого образа в сказке не подберешь точного объяснения — мол, Дом — это мир, а Хозяин — это Бог; все и проще, и сложнее, потому что сказка есть сказка, а не иллюстрация к детской Библии.

Однажды два шотландца, атеист и католик, решили сразиться на дуэли из-за своих убеждений, но не тут-то было. Полицейские, судья и даже простые обыватели — все с неожиданной яростью восстают против несчастных дуэлянтов. Атеист и католик вынуждены вместе пуститься в бега, продираясь сквозь обезумевший мир. Они еще не понимают, что пришедшему к власти Антихристу недостаточно, чтобы человек просто не верил в Бога, ему важно, чтобы о Боге вообще забыли. И потому неверующий, но честный и ищущий правды человек для него также неприемлем, как и убежденный христианин. Обоих следует упечь в сумасшедший дом, куда уже заточен главный оппонент нового правителя мира — скромный афонский монах. Одна беда — стены уже не в силах удерживать праведников.
Автор романа «Шар и крест» Гилберт Кийт Честертон известен в России в основном как автор детективов об отце Брауне. Разумеется, это последствие той эпохи, когда все христианское аккуратно вычищалось из литературы. На самом же деле выбор в качестве сыщика-любителя именно католического священника в рассказах Честертона не случаен — во всем мире этот автор известен в первую очередь как христианский апологет, а кроме того — как блестящий журналист, один из столпов английской публицистики. Его статьи похожи на художественные произведения. Рассказы и романы — на хлесткие статьи. Но это не портит их, а, напротив, делает более острыми.
Роман «Шар и крест» — ироническое повествование о последних временах — не является исключением. Разглядев бич будущего в бездушии и ростках нездоровой политкорректности, Честертон говорит в своей книге о проблемах, быть может, более актуальных для сегодняшнего дня, чем для времени ее написания. Он шутит над теплохладностью современного человека, над ницшеанским культом силы и над толстовской идеей непротивления, аккуратно нанизывая одну притчу на другую.
Возможно, кому-то «Шар и крест» покажется не слишком изящным с литературной точки зрения, и в этом нет ничего странного — журналист в авторе здесь явно довлеет над художником. Но стоит взять в руки его книгу, как сразу становится ясно: действительно, все так и есть. Мир человеческий устроен именно так. И этот роман похож, скорее, на большое эссе, подробно разбирающее, что же не так в нашем обществе и чего, а точнее, Кого ему не хватает.
Едкая, возможно, обидная для кого-то, но искренняя и правдивая книга.

О крестовых походах мы знаем, в основном, по художественной литературе или кино. Оттого в массовом сознании господствуют стереотипы, которые не только не соответствуют действительности, но и препятствуют пониманию многих проблем прошлого и настоящего.
Эту лакуну может заполнить переиздание книги виднейшего русского историка академика Федора Ивановича Успенского (1845–1928) . В ней удивительным образом сочетаются научная строгость и незаурядный литературный талант. Написанная более ста лет назад (первое издание вышло в 1901 году), книга Успенского не только подробно рассказывает о том, как происходили крестовые походы, но и дает достаточно глубокий анализ их причин, и последствий как для мировой истории, так и для истории Церкви. Конечно, нельзя, прочитав одну эту монографию, стать специалистом, но образованный и мыслящий человек получит от нее большую пользу, не говоря уж об удовольствии от чтения.
Успенский не просто излагает последовательность исторических событий, но пытается осмыслить их – и как ученый, и как христианин. Беспристрастность исследователя не тождественна равнодушию и отсутствию личной оценки. Автор глубоко переживает то, что творилось много веков назад, для него это не пыльная старина, а прошлое, неразрывно связанное с настоящим.

Книги Ивана Шмелева – заповедное пространство, по которому современный человек может составить представление о православной жизни, какой она была когда-то. "Старый Валаам" – история паломничества, которое автор вспоминает спустя сорок лет, в эмиграции, вдали от России. Шмелев рассказывает об удивительном месте, "где освящаются дебри часовнями и крестами, где покоятся останки великих духов, где звери смотрят доверчиво, без зла и страха". Очерк вводит читателя в мир русского монастыря, увиденный глазами двадцатилетнего студента, который, по словам автора, "шатнулся от Церкви" и приехал на Валаам с желанием найти подтверждение модным речам о "корыстных монахах", живущих за чужой счет в свое удовольствие. Но нашел там нечто совсем иное – неожиданную духовную глубину, смирение и мудрость "мужиков-монахов", каждый день совершающих подвиг во имя Господне.
Шмелев описывает свое маленькое путешествие по старому Валааму: от трапезной, где он, молодой и полный надежд, понял, что на самом деле значит "вкушать" хлеб, до кладбища, где покоятся одиннадцать валаамских схимников, прославивших обитель, – с болью утраты. Многие из тех, с кем судьба свела его в монастыре, вскоре пострадают за веру, и сквозь пелену лет Шмелев пытается разглядеть на их лицах отсвет будущего подвига…
"Как и святой Афон, Валаам, поныне, – светит. Афон – на юге, Валаам – на севере. В сумеречное наше время, в надвинувшуюся “ночь мира”, – нужны маяки".

Принцип, объединивший избранные рассказы классика под одной обложкой – прост. Все они, так или иначе, прямо или косвенно, касаются темы Церкви и веры. Репутация Чехова, созданная еще при жизни писателя позитивистски настроенной, «демократической» критикой, и со школьной скамьи вошедшая в сознание современного читателя такова, что сама идея сборника на первый взгляд кажется парадоксальной. Чехова упрекали в «безыдеальности», излишних посюсторонности и материализме. При чем же здесь христианство? Однако, уже в эпоху Серебряного века возникло иное мнение. Так, на лекции, прочитанной в 1910 году и посвященной проблемам веры и неверия у Чехова, А. Измайлов говорит: «Так прошел свою жизнь этот человек, соединяя с страстной тоской по вере с которой «можно жить припеваючи и замуравленным в стене», с мучительной жаждой бессмертия, - холодный подсказ ума…»
В тогдашних спорах выявилась двуполюсность чеховского универсума: за данным, видимым того мира, в который погружены герои, – мелочью дел, ворохом незначащих деталей, шумом пустых фраз, за екклисиастической повторяемостью внешнего всегда стоит авторское знание о невидимом, неочевидном и – увы! - недостижимом для современного ему человека. Рассказы, включенные в сборник, - «Студент», «Кошмар», «Архиерей», «Казак» и др. - дают понять, что этим «отсутствующим», непроговоренным полюсом чеховского творчества была Вера, соединяющая, как в рассказе «Студент», рассыпающийся и неуютный мир в единую, из прошлого в будущее ведущую, цепь событий.

Читая эту книгу, понимаешь, "какую Россию мы потеряли". Речь не о политике – о людях. Монахиня Амвросия (в миру – Александра Дмитриевна Обручева), чьи дневники и составляют книгу – человек обычный для своего времени, но сейчас такие люди кажутся нам гигантами духа. Наверное, это просто мы так измельчали...
Мемуары матушки Амвросии начинаются традиционно – с рассказа о детстве. Родилась она в 1870 году, в семье военного. Что поражает – это какая-то райская чистота отношений в семье, между родителями и детьми, между супругами. Наверное, именно в детстве было заложено то, что стало стержнем души матушки Амвросии, что укрепляло ее в любых испытаниях.
Райское детство кончилось, началась взрослая жизнь, сперва студенческая (Александра училась на врача), затем работа в амбулатории. А когда началась Первая мировая война, Александра Дмитриевна отправилась на фронт. Мы, воспитанные на литературе о Великой Отечественной, иногда недооцениваем ужасы той, предыдущей войны – а значит, и героизм ее участников, в том числе, военных врачей. Правда, сами они ничего героического в своей жизни не видели – просто исполняли свой долг.
А потом было монашество. В 1917 году по благословению своего духовника, оптинского старца Анатолия (Потапова), Александра Дмитриевна поступает в Шамординскую обитель, а в 1919 году принимает постриг. Происходит это в самые страшные для Церкви годы, но для Александры Обручевой это не ответ на вызов эпохи, а закономерный этап ее духовной биографии. Просто так уж совпало по времени... А далее – общая для всех церковных людей судьба: гонения, ссылки, презрение... Умерла матушка Амвросия в 1944 году.
Ее дневники написаны очень простым, даже суховатым языком: читателя не агитируют, не пытаются обратить в веру – но ясность и достоинство слога действуют сильнее любых призывов.

Порой нам бывает трудно понять противоречия и конфликты, возникающие в современной Церкви. Во многом это связано с тем, что историю христианства мы представляем весьма смутно.
Книга известного ученого, профессора Александра Дворкина "Очерки по истории Вселенской Православной Церкви", посвящена, в основном, первому тысячелетию христианской истории, становлению Церкви, церковной мысли и богословия. Чем армянская, коптская и другие монофизитские Церкви отличаются от православных? В чем причина разделения Церквей на Западную и Восточную? И почему, в конце концов, среди христиан нет единства?
"Очерки" – научно-исторический труд. Но в то же время книга получилась занимательной и даже захватывающей. Хотя читателю, впервые открывающему для себя эту тему, она местами может показаться сложной,поскольку наравне с обычной историей Церкви серьезное внимание в ней уделяется таким богословским вопросам, разобраться в которых зачастую подсилу лишь специалисту. И все-таки автору удалось объяснить главное: те проблемы и противоречия, которые многим казались и продолжают казаться незначительными – крайне важны для Церкви, потому что касаются самой сути христианской веры.
Конечно, в борьбе римских пап с константинопольскими патриархами, иконоборчестве византийских императоров и конфликтах вокруг Халкидонского собора было немало банальной политики. Но претензии христиан друг к другу и их конфликты с еретиками отнюдь не служили формальным поводам или прикрытием для решения каких-то "светских" политических вопросов. Просто, чтобы понять их настоящую глубину, нужно внимательнее приглядеться к истории Церкви. И тогда, возможно, вся история европейской цивилизации предстанет для нас в ином свете.

Неверующие друзья иногда радуют нас, верующих, вопросом «Что почитать человеку, который всерьез задумывается о крещении». Книга протоиерея Алексея Уминского — как раз из таких. Это краткое обобщение основ нашей веры и напоминание о важных христианских принципах, которые размываются в повседневной практике: о том, что Церковь — не за белых и не за красных, что она не может быть частью политической жизни; что она — не комбинат духовных услуг, что куда приходишь удовлетворять духпотребности; что годовой круг церковной жизни — это необходимый спасательный круг, но не сам спасительный берег, к которому человек хочет доплыть. Как добиться, чтобы пост был осмысленным, а молитва — не пустой? Это совсем короткие рекомендации, но не формальные, а сосредоточенные на личном, индивидуальном поиске смысла: что тебя лично больше всего связывает, что тебя порабощает, какие путы мешают лично тебе общаться с Богом? Как тебе лично молиться, как настроить свою расстроенную душу на молитву?
Чтобы получить Дар Божий, надо иметь свободные от авосек руки, говорит эта книга. Она о том, чего не стоит ожидать от Бога и Церкви — и чего ожидать, напротив, можно и нужно, и главное — что для этого нужно сделать самому.

В этой книге обычный человек, школьный учитель, православный христианин обнаруживает себя в мире «Дозоров» Сергея Лукьяненко. Нет, книгу Виталия Каплана не назовешь фанфиком — она разрабатывает совершенно самостоятельную проблематику, но реальность, в которой разворачивается действие — в самом деле та, где присматривают друг за другом Дневной и Ночной Дозоры, а человек внезапно может оказаться Иным. Происходит это все с ведома и согласия мэтра Лукьяненко, который снабдил книгу своим предисловием.
Герой повести, Дмитрий, оказывается Иным, о чем его извещают в самом начале. В нем спят могучие силы неизвестной природы, которыми он может распоряжаться; его решения ждут два лагеря — условно темных и условно светлых сил; к обоим он может присоединиться. Однако по авторскому своеволию Каплана Дмитрий оказывается совсем неподходящим героем для такой прозы. Он не радуется своим сверхспособностям, его не приводят в восторг открывшиеся возможности — ему вообще это все не нужно. Он нормальный православный, и когда его начинают искушать инакостью его природы — он отчаянно читает «Да воскреснет Бог». Он вообще вот так реагирует на эти вызовы внезапно свихнувшейся действительности: молится. То есть вся реальность — она книжная, и остальные персонажи — они нормальные такие книжные персонажи, а Дмитрий этот ведет себя в книге как слон в посудной лавке, поперек всей логики повествования. Каплан ставит на своем герое мысленный эксперимент (ну как Достоевский на Раскольникове, только Каплан своего Дмитрия все-таки щадит), бросая его, как мышку в банку с водой, в максимально неподходящие ему обстоятельства: ясное дело, православному человеку никакой радости оказаться среди вампиров и оборотней.
Неуместность этого конкретного героя в предлагаемых обстоятельствах вообще оказалась хорошим приемом, который создает множество любопытных сюжетных поворотов и комических эффектов . И позволяет поставить несколько важных вопросов, актуальных не только в том маловероятном случае, если ты вдруг обнаружил у себя экстрасенсорные способности, но и в куда более частых случаях: в ситуациях, из которых нет этически безупречного выхода.
Этически безупречный выход в книге находится, и тут важно, как именно. Если в какой другой книге развязка типа Deus ex machina кажется искусственной, свидетельством авторского неумения строить сюжет, то в этой оказывается единственно возможной — потому что на сцену выходит еще одно неуместное в фантастической повести Действующее Лицо. И это очень хорошо, потому что здесь работает совершенно другая логика, которая обычно не встречается в фэнтэзи, но зато прекрасно известна всякому верующему.

Книга построена в форме беседы известного сербского старца и его духовного сына, православного психотерапевта, отчасти имевшей место на самом деле, отчасти сконструированной издательством. Оба — люди в Сербии известные. Особенно старец Фаддей Витовницкий, человек необычной судьбы, чьими духовными советами руководствовалось множество людей. А научные изыскания Владеты Еротича, практикующего психолога и профессора Теологического факультета Богословского института в Белграде, автора популярной книги «Христианство и психологические проблемы человека», в свое время поддержал митрополит Антоний Сурожский.
Старец и психолог высказываются по поводу самых важных вопросов духовной жизни. Сила мысли, свобода совести, сущность христианской любви, отношения полов… По всем вопросам собеседники выражают полное единомыслие. И то, что один говорит языком Священного Писания и святых отцов, а другой — языком популярной психологии, придает еще большую убедительность их высказываниям.

Его при жизни называли ангелом и апостолом. Храм Воскресения Христова, построенный им в Токио, японцы именовали «Николай-до» — «дом Николая». Само Православие для японцев неразрывно связано с его именем.
Один из лучших студентов Санкт-Петербургской духовной академии, он оставил все и, приняв монашество, отправился в загадочную страну, где после двухсотлетней изоляции открылось консульство России и нужен был настоятель церкви. Ректор академии, епископ Нектарий, напутствуя, сказал пророческие слова: «Вместе с подвигом монашества тебе предлежат труды апостольские». Так и вышло. Проповедь христианства каралась тогда в Японии смертной казнью. Но прямодушие, бесстрашие и дружелюбие святителя Николая постепенно расположили к нему японцев. Ревностные самураи, ненавидевшие все иностранное, принимали Православие.
Небольшой объем книги не позволяет подробно рассказать о духовном подвиге святителя. Но краткий очерк его жизни и выдержки из проповедей, свидетельства современников — японских христиан и членов Русской Духовной миссии — побуждают больше узнать о трудах равноапостольного Николая Японского.

Рукопись этой книги была сохранена чудом, а возможность прочесть её в легальном российском издании появилась спустя 60 лет после написания. Священник Валентин Свенцицкий писал «Диалоги» в 1928 году, будучи в ссылке. Рукопись сохранили ученики отца Валентина; спустя несколько десятилетий она попала в самиздат и ходила из рук в руки. Некоторые читатели впоследствии всерьез уверовали, и не в последнюю очередь, именно благодаря "Диалогам". Книга построена как цикл бесед сомневающегося интеллигента ("Неизвестного") с православным священником ("Духовником"). Причем кажется, что написана она сегодня, а не 80 лет назад. Вопросы, которые задает Неизвестный, более чем острые, "неудобные", независимо от того, касаются ли они богословия или различных сторон церковной жизни. Все мы знаем, как часто отвечающие на них рисуют благостную картину того, "как должно быть", вместо того, чтобы говорить о том, что есть на самом деле. Такой "лакировки" книга отца Валентина напрочь лишена – ответы Духовника подробны и честны. Автор не облегчает себе задачу. При этом христианское учение в "Диалогах" разбирается достаточно глубоко. И хотя живой и яркий язык облегчает понимание, читателю все равно придется потрудиться, чтобы во все вникнуть. Неизвестный с Духовником обсуждают очень сложные темы – взаимосвязь человеческой свободы и Промысла Божия, тайну Троицы, диалектику Закона и благодати. Разумеется, в книге, ориентированной на неподготовленного читателя, невозможно изложить академический курс богословия, но это и не нужно. Цель "Диалогов" – просто расчистить интеллектуальные завалы на дороге к вере.

Автор этой книги – сам по себе человек необычной судьбы. Сын родовитого помещика, кавалерийский офицер. Возвращаясь в 1918 году с фронтов первой мировой в Москву, пытался пробраться в Добровольческую армию, но был задержан и приговорен к смертной казни. За несколько часов до расстрела бежал. В 1920 году – новый арест, Бутырка. Смертный приговор заменили 10 годами Соловецкого Лагере Особого Назначения. Впоследствии Борис Ширяев составит пронзительные воспоминания о пребывании на Соловках. О людях, живших и умиравших там, рядом с ним. Здесь нет ни солженицынского надрыва, ни шаламовского отчаяния. Есть скорбь. Есть память о тех людях, которые оставались таковыми даже в нечеловеческих условиях, даже перед лицом смерти. Новомученики в лице "утешительного попа" отца Никодима предстают удивительно живо и ярко. Литературный талант автора позволяет не просто узнать – увидеть и почувствовать тех людей, услышать их голоса, проникнуть в пугающие подробности их быта. Автор книги обрел в тех местах веру, придя от потемок агностицизма к православной вере. В тюрьме он увидел тех, кого можно назвать "солью земли", хотя тут же, рядом, были и подонки, преступники. На этом контрасте высочайшие проявления человеческого духа смотрелись особенно ярко. И по прочтении запоминается именно это. Немеркнущее сияние подвига, святости, любви – среди мрака боли, страдания и зла.