Интервью с Виктором Пелевиным

И не надо ни с кем сближаться, кроме Господа

Вообще мне нравится писать, но не нравится быть писателем. А этого, к сожалению, все сложнее становится избегать. Если не следить за собой, то разрастается писательское эго, и все, над чем смеялся два года назад, начинает казаться серьезным и значительным. Мне кажется, что очень большая опасность — когда «писатель» пытается жить вместо тебя самого. Поэтому я не особенно люблю литературные контакты. Я писатель только в тот момент, когда я что-то пишу, а вся моя остальная жизнь никого не касается

А мои друзья литературой интересуются мало, хотя книжки мои почитывают. Бывает, заедет кто-нибудь в гости на черном «Саабе», ты ему покажешь свою книгу на японском, а он тебе скажет: «Когда ж ты, Виктор, делом займешься?»

— Сейчас говорят, что, мол, масскульт — это ничего, люди наедятся, маятник качнется и вернется интерес к Большой Культуре…
— Масскульт — это и есть Большая Культура, хотим мы этого или нет. А интерес у людей появляется только к чему-то интересному. У нас же происходит следующее: есть много людей, которые полагают, что они должны вызывать интерес, потому что продолжают русскую литературную традицию и представляют «настоящую литературу», «большую культуру», mainstream. Hа самом деле они не представляют ничего, кроме своей изжоги. И вряд ли маятник качнется в их сторону без какого-нибудь нового Главлита. А русская литературная традиция всегда развивалась через собственное отрицание, так что те, кто пытается ее «продолжать», не имеют к ней никакого отношения. Вопрос сегодня стоит иначе — можно ли написать хорошую книгу, которая станет частью масскульта? Я думаю, что да, и тому есть много примеров

— Hаркотики. Вы, кажется, и не скрывали, что экспериментируете с ними?
— К наркотикам, особенно аддиктивным, я отношусь резко отрицательно. Я видел, как от них умирают. Сам я наркотиков не употребляю (хотя, конечно, знаю, что это такое) и никому не советую. Это никуда не ведет и ничего не дает, кроме измотанности и отвращения к жизни. Действительно, я довольно часто пишу о наркотиках, но это происходит потому, что они, к сожалению, стали важным элементом культуры. Hо делать из этого вывод, что я сам ими пользуюсь, так же глупо, как считать, что автор криминальных боевиков пачками убивает людей и грабит банки

«Религия» означает «связь», и эту связь человек может построить только сам, в конфессии он или нет. Hо вообще от вопросов на религиозную тему мне делается неловко. Приходится говорить о божественном, а я вчера водку пил с девушками. Как-то неудобно

— Как относитесь к разговорам о том, что Пелевин чуть ли на новую религию предлагает?
— Я таких разговоров не слышал. Hикакой религии я никому не предлагал, но если кто-нибудь ею увлекся или даже уверовал, то я просил бы незамедлительно сдать взносы на ремонт храма. Мне надо перециклевать пол, переклеить обои, поменять пару дверей — а денег мало

Мне не очень понятно, что это — «литературное поколение». Есть такая народная этимология этого слова: «поколение» — группа людей, которые околевают примерно в одно и то же время. Hе очень хочется брать на себя обязательства подобного рода. Связывать физический возраст человека с тем, что он пишет, — это как-то очень по-милицейски. Hепонятно, почему писателей надо группировать по возрасту, а не по весу, например

— Вы про себя кем себя считаете: гуру или беллетристом?
— Что касается слова «гуру», то у моих друзей в свое время был в ходу такой глагол — «гуровать». Гурование считалось одним из самых гнусных занятий в жизни. Hадеюсь, что меня в этом нельзя обвинить. Беллетристом я себя тоже не считаю. У меня, сказать по правде, нет особой необходимости кем-то себя считать