Записки диссидента

Шла и обработка врачей: Донцова, обычно приветливая, увидела, что я читаю статью о буддизме, и с поджатыми губами спросила: «Что это вас на сионизм потянуло?»

идеология может убить в человеке наиболее человеческое — способность к сопереживанию, к сочувствию, к состраданию.

У советской печати есть несколько градаций для врагов: «некий» — самое пренебрежительное; «небезызвестный» — выше рангом, но по-настоящему известности не заслуживающий; наконец, «известный» — этой чести я удостоился только семь лет спустя, когда та же «Правда» написала обо мне «известный скандалист Амальрик». В лагере я достал в библиотеке «Правду» с «Нищетой антикоммунизма» и охотно показывал ее зэкам, которые здраво говорили: «Какая же нищета, когда ты кучу долларов огреб!»

Большинство известных мне адвокатов — евреи, тогда как ни одною еврея-прокурора я не встречал.

переписка была запрещена, и даже написанный ее рукой список продуктов выглядел как любовное письмо.

Однако я уже знал, что в Советском Союзе жалоба может рассчитывать на успех, только если она облечена в форму доноса.

для журналиста быть в России и не увидеть обыска все равно, что в Испании не увидеть корриды.

Впоследствие в лагере на меня надевали американские наручники переодетые «американские империалисты».

Что вы делаете! — сказал пораженный Генри, узнав название. — Они вас наверняка посадят в психушку!
— Не посадят, — сказал я. — Я буду подчеркивать, что получил и хочу получить за книжку как можно больше денег, а с точки зрения наших властей любовь к деньгам — лучший признак здравомыслия.

пьянство — самую характерную форму народного эскапизма — и апатию, хотя уровень жизни возрос.