Три дня любви, и нас уже не спасти,
Спрячем за занавески все то, что нечестно забыть.
Три дня любви, и нас уже не спасти,
Спрячем за занавески все то, что не остановить[2].
Внезапно кто-то осторожно взял меня под локоть и повел в противоположную от выхода сторону, в самую гущу танцующих. Я, уставшая от танцев, запротестовала. Мелькали разукрашенные смеющиеся лица, мигали огни, сладко пахло чужими духами. А когда я обнаружила, что мой похититель Йован, внутри будто что-то оборвалось. Этот дурак разрисовал себе лицо салатовой краской, не оставив чистого места. Только белозубая улыбка и светлые волосы выдавали Гарбича.
– Ты Шрек? – спросила я.
– Я герой Джима Керри, – возразил Йован. – Ты что, «Маску» не смотрела?
– Смотрела, – улыбнулась я.
Йован взял мое лицо в ладони и осторожно чмокнул в лоб.
– Привет, – сказал он.
И от его приветствия дыхание перехватило.
– Теперь у тебя осталась краска на лбу, – засмеялся Йован, – салатовое пятно…
Я так рада была его видеть, что просто стояла, задрав голову, и улыбалась как идиотка. И плевать на салатовые пятна на лбу!
Йован умело повел меня в танце. Мне казалось, что я не умею танцевать, но с Гарбичем получилось как-то легко и само собой, и я вдруг подумала, что со стороны мы, наверное, классно смотримся.
В танце мы были так же близки друг к другу, как на занятии по теннису, и мое сердце гремело в такт громким басам. Я испачкала своей щекой белую футболку Йована. Теперь он был в розово-оранжевых пятнах от моих «красочных» румян. Йован взял со своей скулы немного салатовой краски и провел пальцами по моим щекам, сделав камуфляжный раскрас. А я, вспомнив про Лику, пририсовала себе еще и усы. Только не маленькие, а большие, как у гусара. Мой неожиданный поступок вызвал у Йована смех.