Лунный тигр

Пишите для меня время от времени, так он сказал. Пишите, когда захотите, о чем захотите, пишите предельно жестко, если хотите. Провоцируйте. Пускайтесь во все тяжкие. Заставьте людей говорить о том, что интересно вам. Вы это умеете.

Будущее утопало во тьме, но тьма была подсвечена мечтами, а мечты — второе имя надежды.

В войнах сражаются дети. Задумывают их одержимые дьяволом взрослые, а сражаются в них дети.

Мифология куда лучше истории. У нее есть форма, логика, смысл.

У истории много голосов. Звучат голоса всех, кто сумел сделать так, чтобы его услышали. Одни громче, другие тише.

Мы все смотрим на историю по-разному. Мои викторианцы — это не ваши викторианцы.[5] Мой семнадцатый век не такой, как у вас. Голос Джона Обри,[6] Дарвина[7] или кого хотите разговаривает с вами не с той же интонацией, что со мной.

Многие скажут, что излагать свою жизнь в контексте мировой истории — заурядная самонадеянность.

Я в своем времени — все и ничто.

Он не имел ничего против того, что у людей есть душа, но считал, что она должна быть аккуратно заправлена и не топорщиться.

Каждому кажется, что он защищен от воздействия истории. Но бывают случаи, когда становится очевидна иллюзорность этого убеждения.