Новый военный гуманизм: уроки Косова

Если мы рассмотрим ситуацию ближе, я думаю, мы получим те же самые выводы, только они станут звучнее и четче. Мы убедимся и в том, что они подкрепляются широким рядом соображений, выходящих далеко за пределы военной интервенции и включающих международные финансовые приготовления, торговые договоры, контроль за технологиями и материальными и человеческими ресурсами и целый ряд других средств, благодаря которым сила становится концентрированной и организованной и прилагается к институциональным системам подавления и контроля.

А. Дж. Мюста: «После войны возникает проблема победителя. Он думает, что война и насилие того стоили. Кто теперь преподаст ему надлежащий урок?»

Если Турция предпочтет «лечить свою национальную язву — проблему курдского меньшинства», продолжают редакторы, то она больше не будет «не в ладу с гуманными демократическими ценностями западных наций, компанией которых дорожит», и в особенности гуманных ценностей той нации, которая обеспечивает Турцию колоссальными потоками смертоносного оружия «для лечения ее национальной язвы» в излюбленной Вашингтоном манере. «Ведь туркам будет нелегко сговориться с курдами», — признают редакторы. Сейчас курды хотят только признания их «культурных и языковых прав», в которых им было отказано (в отличие от Косова), но потом «некоторые из них» могут пойти дальше, запросив «автономии и самоопределения» (как это многие годы делали косовские албанцы). Поэтому лидеры Турции заслуживают сочувственного понимания со стороны своих вашингтонских друзей.

Если собственный (он же общепринятый) ответ Фридмана на его риторический вопрос не выдерживает проверки фактами, то в тот же самый день и в том же самом журнале, хотя и только косвенно, был дан более правдоподобный ответ. В своем сообщении из Анкары корреспондент Стивен Кинзер пишет, что «самый известный правозащитник Турции [Акин Бирдал] водворен в тюрьму для отбытия наказания за то, что он „вынудил государство достичь мирного урегулирования с курдскими повстанцами“». Просматривая беспорядочные и в целом неинформативные или морочащие нам голову обзоры новостей, мы обнаруживаем, что приговор, вынесенный отважному президенту Ассоциации прав человека Турции, есть не более чем эпизод общей кампании устрашения и угроз в адрес защитников прав человека, которые расследуют и обнародуют факты ужасных жестокостей, призывая к мирному разрешению конфликта, печально знаменитого одной из самых беспощадных кампаний этнической чистки и государственного террора 1990-х гг.

По наблюдениям Оруэлла, столь «зловещая» форма «литературной цензуры» «в большинстве случаев носит добровольный характер». Отчасти это объясняется хорошим воспитанием, внушающим людям «всеобщее молчаливое согласие с тем, что не стоит упоминать данный конкретный факт». Вследствие такого сознательного игнорирования и других обстоятельств, «всякий, кто бросит вызов господствующей ортодоксии, обнаружит, что вокруг него самого с поразительной эффективностью складывается заговор молчания».

Цивилизованные государства — это Соединенные Штаты и их союзник Великобритания, а также, возможно, другие страны, участвующие в общем крестовом походе за справедливость и права человека. Их миссии сопротивляются только «открыто неповинующиеся, инертные и раскольнические», «распущенные» уроды в мировой семье. Принадлежность к разряду цивилизованных, очевидно, следует только из определения. Безусловно, тщетно было бы искать в истории какие-либо состоятельные попытки выдвинуть доказательство или свидетельство в пользу критического различия между цивилизованными и распущенными. На любую историческую параллель ответом все равно служит известная идея «смены курса», гласящая: да, в прошлом мы иногда ошибались — будь то из-за нашей наивности или неправильной информации — но теперь мы возвращаемся на свой традиционный правый путь. Обращение к урокам истории подвигнет нас разве что на «жестокие нападения и инвективы в адрес исторически пагубной внешней политики Вашингтона», поэтому их можно «безболезненно игнорировать», — поучает нас один из самых выдающихся теоретиков-адвокатов «формирующихся норм». А значит, будет бессмысленно задаваться вопросом о том, что мы можем почерпнуть с пожелтевших страниц прошлого, даже несмотря на то, что структура принятия решений и ее институциональная база остаются нетронутыми и неизменными.

Тони Блэр провозгласил, что мы имеем дело с новым типом войны, в которой отстаиваются «человеческие ценности», «новый интернационализм, в рамках которого мы больше не будем мириться с грубым подавлением целых этнических групп», «мир, в котором негде скрыться тем, кто ответственен за подобные преступления». «Мы боремся за мир, в котором диктаторы больше не смогут подвергать свои народы страшным истязаниям для того, чтобы удерживать власть над ними». Мы вступаем «в новое тысячелетие, в котором диктаторы будут знать, что им не удастся выйти сухими из воды после этнических чисток или подавления собственного народа». Министр иностранных дел Германии Йошка Фишер «стал адвокатом „нового натовского военного гуманизма“ (по словам немецкого интеллектуала Ульриха Бека) — т. е. отстаиваемой госсекретарем Мадлен Олбрайт идеи о том, что защита человеческих прав является разновидностью миссионерства».

Бомбардируя ФРЮ, извещал нацию Клинтон, «мы защищаем собственные ценности, отстаиваем свои интересы и выступаем за дело мира». «Мы не можем отвечать на все подобные трагедии, но там, где этнический конфликт превращается в этнические чистки, — а между этими вещами есть очевидная разница, — мы обязаны вмешаться, и Косово, несомненно, представляет собой именно такой случай». «Если бы мы промедлили», — продолжает Клинтон, с тем, что в заглавии его речи названо «справедливой и необходимой войной», «то в результате потерпели бы моральное и стратегическое поражение. Косовары-албанцы оказались бы народом без своей земли, живущим в тяжелейших условиях в одной из самых бедных стран Европы…»

Хенкин в классической работе по мировому порядку пишет следующее: «Прискорбно, что запреты на применение силы ломаются под давлением могущественных, а аргументы, измышляемые с целью узаконить применение силы, в таких обстоятельствах являются неубедительными и опасными

Стандартный аргумент сводится к тому, что мы должны были что-то делать, нельзя было стоять и смотреть, как продолжаются преступления. Поэтому будто бы альтернативы применению силы не было. Как заявил Тони Блэр, которому многие кивали в знак благоразумного согласия, «сидеть сложа руки означало бы, что мы миримся со зверствами Милошевича»11. Если, как это негласно предполагалось, третий вариант («смягчение катастрофы») был исключен, и оставался только первый («эскалация катастрофы») или второй («бездействие»), то следовало выбрать первый. То, что подобный аргумент вообще мог прозвучать, свидетельствует об отчаянии сторонников бомбардировок. Представьте, что на ваших глазах на улице совершается преступление, и вы чувствуете, что не можете просто молча стоять и смотреть, — и вот вы вскидываете ружье и убиваете всех участников: преступника, жертву, свидетелей. Следует ли понимать это как разумный и нравственный ответ, как учат нас принципы Блэра?