На обратном пути нас не хотели выпускать из Агуни. К нам привязались человек пять местных туарегов, не позволяя нам сесть в машину, и наперебой требовали, чтобы мы заплатили им денег. Усадив в автомобиль Амани, я отвел их чуть в сторону. Туареги были на грани срыва, некоторые даже за гранью.
– За что же деньги платить, друзья мои? – спокойно и весело поинтересовался я.
– За то, что вы въехали в нашу деревню и делали здесь фотографии для журналов и газет.
– Ни журналам, ни газетам не нужны ваши фотографии, можете быть совершенно спокойны по этому поводу.
– Ты делал их без спроса!
– Демократические законы Республики Мали дают мне такое право.
– Нас не интересуют их законы, у нас здесь свои законы! – воскликнул тот, кто находился на грани нервного срыва, и мне показалось, что где-то в рукаве у него блеснуло короткое лезвие кинжала. – Каждый, кто въезжает в Агуни, платит нам четыре тысячи франков!
Я подошел к нему максимально близко, и он сделал шаг назад, что немного остудило пыл его соплеменников.
– Послушай меня, – сказал я тихо и вкрадчиво, сам себе напоминая дружелюбного Ибн-Мухаммеда. – Я здесь чужой и не знаю ваших законов. А законы Мали я знаю, потому что они написаны на бумаге. Вот скажи мне – где это написано, что мне нужно отдать тебе четыре тысячи франков? Ты повесил объявление об этом при въезде в деревню?
– Нет, – удивился туарег.
– Тогда, думаю, тебе следовало бы это сделать. Ты сделаешь такое объявление, повесишь его у дороги, и в следующий раз, увидев его, я конечно же заплачу тебе все четыре тысячи франков. Быть может, даже больше.
Они застыли с открытыми от изумления ртами, обдумывая этот неординарный маркетинговый ход. Но возразить не осмелился никто.
При всеобщем безмолвии я церемонно пожал всем присутствующим руки, повернулся, сел в машину, и мы умчались в облаке пыли, оставив местных жителей в полном недоумении.
– Здорово ты их отделал, – радостно заметил наш водитель, – Али очень понравилось!