«… Валиади глядел в черноту осенней ночи, думал.
Итак?
Итак, что же будет дальше? Лизе станет лучше, и тогда… Но станет ли — вот вопрос. Сегодня, копая яму, упаковывая картины, он то и дело заглядывал к ней, и все было то же: короткая утренняя передышка сменилась снова жестоким жаром.
Так есть ли смысл ждать улучшения? Разумно ли откладывать отъезд? Что толку в Лизином выздоровлении, если город к тому времени будет сдан, если они окажутся в неволе? А ведь спокойно-то рассудить — не все ли равно, лежать Лизе дома или в вагоне? Ну, разумеется, там и духота, и тряска, и сквозняки — все это очень плохо, но… рабство-то ведь еще хуже! Конечно, немцы, возможно, и не причинят ему зла: как-никак, он художник, кюнстлер, так сказать… „Экой дурень! — тут же обругал себя Валиади. — Ведь придумал же: кюнстлер! Никакой ты, брат, не кюнстлер, ты — русский художник, и этого забывать не следует ни при каких, пусть даже самых тяжелых, обстоятельствах!“
Итак? …»
Повесть также издавалась под названием «Русский художник».
