Патологии

Улыбаюсь кому-то из парней, мне в ответ подмигивают. Так, как умеют подмигивать только мужчины – сразу двумя глазами, с кивком. Иногда мужчины так кивают своим детям, с нежностью. И очень редко – друзьям.

Девушкам ведь нужны всего три вещи: чтоб их смешили, чтоб их баловали и чтоб их жалели.

Если бы я знала, что у меня будешь ты, я бы ни разу никогда ни к кому не прикоснулась.

- Я люблю тебя, - говорил я.
- И я тебя, - легко отвечала она.
- Нет… Я люблю тебя патологически. Я истерически тебя люблю…
- Там, где кончается равнодушие, начинается патология, - улыбалась она.

наш куратор обещал нам ордена. Вася послал его нахер, и куратор ушёл и больше не приходил.

Странно, людям часто не о чем разговаривать, - встретившись - они молчат; и при этом думают всё время, неустанно болтается в их головах какая-то бурда, безвкусный гоголь-моголь сомнений или обид или воспоминаний…

Переворачиваюсь на бок, лбом к стене прижимаюсь, как же мне тошно. «Завтра бой». Где-то я слышал эти слова. Ничего в них особенного никогда не находил. А каким они смыслом наполнены неиссякаемым. Сколько сотен лет лежали так ребятишки на боку, слушая тяжелое уханье собственного сердца, помня о том, что завтра бой,

Самый гадкий вариант – в гостинице. Туда только законченные твари идут. Гостиница – погостили и ушли. Член погостил в ней и – до свиданья... Я почему-то сразу никогда не понимаю всего бесстыдства происходящего. Зато сейчас очень хорошо понимаю... Ты подумай, Егор, мужики – они лопухи. Но в них, в хороших мужиках, нет этого бесстыдства. Они тоже, конечно, бывают хороши. Но у них, у мужиков, Егор, божьего дарато нет. Хер себе и хер. Висит. Какой это божий дар? И самое главное, это не парни девочек снимают, а наоборот. Всегда наоборот. Есть, конечно, кобели.
Но их мало. А все остальные мужики – простые существа. Не мудрые. Их самих девушки снимают. Я серьезно... Импульсы от них исходят, от девочек: рассмеши меня, покатай меня на машине, купи мне что-нибудь... чулочки... пожалей меня, когда мне грустно... и все!... Ты представь, Егор! – Саня повернулся ко мне. – Он ведь совершенно чужой ей человек, этот мужик, парень, пацан. Никто ей. Она его едва знает. И она, девочка, совсем голенькая, ложится с ним вместе. В рот себе берет его... мясо. Из любопытства, что ли? Никогда не поверю, что случайному человеку это приятно делать! Ножки забрасывает ему... Куролесит, как заполошная... Он ее мнет всю, тонкую... В троллейбусах, в трамваях все девочки сидят как подобает, никто на голове не стоит. Попробуй тронь там, в троллейбусе, девушку. Погладь ее. Получишь сразу. А вот если ты сделал какой-то набор действий, самый примитивный, – она сразу на все готова. Она знает-то тебя на одну пару чулочков и на четыре глупые шутки больше, чем соседа в трамвае. И уже готова от тебя зачать ребенка! Даже если у нее сто спиралей стоит, она все равно готова зачать! Чего они такие дуры?

Я помню, как она просыпалась, – и совсем не помню, как засыпала. Наверное, я всегда засыпал первым.

Мысли короче, чем предложения. Мысли одеты не по росту, рукава причастных оборотов висят, как у Пьеро.