Великое счастье безвестности — такое, как у Владимира Гуркина, — выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора — как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии — никаких сомнений. Куда хочешь ставь — между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин — «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская). В этой книге он почти весь — в своих пьесах и в памяти друзей
Что характерно — любили друг дружку. Вот как она меня звала? Знаете? Никто не знает. Я ее — Санюшка, а она меня — Митюнюшка. Я ей: «Санюшка!», а она: «Эй, Митюнюшка!».
