Социальный вид

Взрослея, мы обретаем определенный уровень самостоятельности и обособ­ленности от других, что не может быть безболезненным процессом. Как упоминалось, потребность в других свойственна нам не только в детстве, но и на протяжении всей жизни. Поэтому взрослость можно считать выработанной способностью терпеть определенный уровень социальной боли. Как и ребенку, взрослому нужен заботящийся о нем другой, но, в отличие от ребенка, взрослому полагается уметь обходиться без опеки. Взрослый — это осиротевший ребенок, даже если его родители еще живы. Любовь тоже невозможна без социальной боли. Не существует иного способа узнать, что мы любим другого, кроме как испытать его болезненную нехватку и стать гиперчувствительным к его отношению — то есть принимать все слишком близко к сердцу.

Раз мозг биологически приравнивает боль утраты к физической — стоит ли обществу разделять их? Никто ведь не считает, что человек со сломанной ногой должен не обратиться к врачу для наложения гипса, а просто «взять себя в руки». Однако эти слова — первое, что слышит человек, на которого свалилось горе. Исследования с применением фМРТ (функциональной магнитно-резонансной томографии) показывают: само переживание утраты не совпадает с представлениями в обществе о нем. Люди верят, что боль утраты и физические страдания — это абсолютно разные вещи. Однако зафиксированные приборами реакции мозга наводят на мысль, что они существенно ближе, чем принято думать.

Без преувеличения: всю жизнь мы кормим свой мозг. У взрослого человека его вес составляет около 2% общей массы тела, а потребляет он (то есть метаболизирует) 20% получаемой энергии

Если бы Facebook был религией, то оказался бы между христианством (2,3 миллиарда человек) и исламом (1,8 миллиарда человек). В месяц американцы тратят 84 миллиарда минут на участие в религиозной деятельности и 56 миллиардов минут — на Facebook

чем сосредоточеннее человек на решаемой задаче, тем меньше его интересуют окружающие, в том числе и те, которые могли бы помочь ее решить. Эффективные несоциальные способы решения задач мешают работе нейронных систем, способствующих продуктивному достижению общей цели.

Мы все еще по наитию представляем человека как изначально отдельную личность, которая лишь со временем во взаимодействии с другими обретает качество социальности. Но в соответствии с аргументацией Либермана — мы изначально социальны. Социальный режим является базовым режимом мозга (когда мы «ни о чем не думаем», мы думаем о других), этот режим активируется почти с момента рождения и присутствует на протяжении всей нашей жизни. Из чего следует, что мозг человека уместнее рассматривать не как мыслительный аппарат отдельной личности, а скорее как инстанцию связанности с другими.

Я не хочу сказать, что физическая и социальная боль идентичны по ощущениям — никто не перепутает боль сломанной руки с терзаниями брошенного возлюбленного57. Но воспоминания о пережитой социальной боли гораздо ярче, чем о физической.

Многие этические решения нашего цивилизованного общества направлены на избавление человека от излишней боли. Например, приговоренным к смерти сейчас не отрубают голову, а делают укол — это безболезненно, поэтому считается гуманным. Примечательно, что большая часть общества не возражает против смертной казни в качестве узаконенного наказания — ее не устраивает только узаконенная боль. В спорах о допустимости абортов тоже ставится вопрос о способности плода испытывать боль. И в обсуждениях того, каких животных можно убивать ради пропитания51, также фигурирует их восприимчивость к боли.

Мозг младенца всего в четыре раза меньше, чем взрослого. То есть три четверти мозга формируются уже после рождения.

на угрозу социальным связям мозг реагирует так же, как на физическую боль