Ночь, когда мы исчезли

Злость оказалась сильнее меня, и власть пошла горлом

Письмо было короче прежних, но почерк ровнее. Не от безысходности ли? Ваши специалисты могли бы посмотреть?.. Хорошо.

и думала, как многие беженцы: не вернуться ли во Псков и не отсидеть ли три года в тюрьме, зато потом начать новую жизнь?

Это сводило с ума, но я уговаривала себя, что мы поступаем, как требует здравый смысл. Уговариваться получалось худо: чем меньше их оставалось с нами на пути к Дмитриевской церкви, тем яростнее я грызла закрывавший рот шарф и тем глубже проваливалась в черноту неба. Сказал бы кто, что у предательства вкус

Это сводило с ума, но я уговаривала себя, что мы поступаем, как требует здравый смысл. Уговариваться получалось худо: чем меньше их оставалось с нами на пути к Дмитриевской церкви, тем яростнее я грызла закрывавший рот шарф и тем глубже проваливалась в черноту неба. Сказал бы кто, что у предательства вкус шерсти и пресного льда.

Господи, я рассказываю и чувствую этот запах: чернозём, листья, травы. Тогда этот запах казался знаком первобытной отсталости, примитива, и только после тюрьмы я понял, что именно так, бесценно пахнет жизнь. Несравнимо с запахом оружия или арестантских матрасов

Теперь я понимала, что в ней, во мне, в любом может сосуществовать – что – угодно.

Ком кровавых скул и серых рук катился на меня, и я догадалась, что идут не немцы. Свои вели своих.

Лица конвоиров не были искажены, как лики бесов на иконах. Угрюмые, но довольно розовые и сытые лица.

Так я застыл и, казалось, висел в воздухе дольше обыкновенного. Это был один из острейших эпизодов