Биографический метод в социологии

Связующей нитью между восприятием и действием является интерпретация, которая интегрирует опыты, полученные в социальном мире, в типизированные образцы, представления.

Как индивидам удается в процессе коммуникативного взаимодействия с их окружением прийти к определенному представлению об окружающем мире и оценкам преднаходимых в этом мире феноменов?
Как индивиды структурируют свое социальное поведение в условиях соответствующего контекста действий и специфических ситуативных условий?

Более широкое толкование нарративности, распространяемое на социологические понятия действия, идентичности и повседневного знания, верифицируемое не через литературные источники, а через эмпирически доступные феномены биографического дискурса, открывает иной когнитивный стиль исследования – деперфоматизацию биографии, т. е. деконструкцию обжитой нарративной формы биографического перформанса.

Однако заявка на исследование нарративной идентичности как эмпирического феномена обязывает отнестись к когерентности как не к априори данному, а достигаемому качеству либо самой личности рассказчика, либо характеристики текста. Очевидно, также необходима герменевтическая диспозиция исследователя, до известного момента уверенного в когерентности идентичности и биографии рассказчика. «Но всякое понимание вообще строится в горизонте обманутого ожидания, – утверждает М. Ямпольский. – Когда мы начинаем читать любой текст, мы понимаем его только потому, что проецируем на него какое-то ожидание смысла и несостоятельную традицию» [Ямпольский, 2007].

В этом дискуссионном понятии когерентности важно вычленить различные уровни анализа, особенно в перспективе изучения, например, «разорванных» социально-историческими факторами биографий, что характерно для российской биографики ХХ в. Тогда сложности обеспечения когерентности биографии рассказчиками, пережившими социальные травмы, гипотетически должны найти отражение в биографических разрывах и фигурах умолчаниях. В любом случае проблемы когерентности могут как сигнализировать об идентификационных проблемах личности рассказчика, так и быть особенностью нарративного текста, жанр которого может и не учитывать нелегитимных опытов рассказчика, питающих идентификационные поиски. Поэтому когерентность может пониматься как на локально-текстуальном, так и на глобальном уровне биографии в целом. Под локальной когерентностью понимается причинно-следственная, конечная взаимосвязь между предложениями внутри секвенций как смысловых единиц текста и аргументами, в противном случае текст утрачивает информативность и понятность [Beaugrande, Dressler, 1981; Sanders, Spooren, Noordman, 1992].

§ 3. Нарративная идентичность
Развернутый ответ на вопрос как вы стали таким/ой, какой/ая вы есть? неизбежно приводит к сюжету идентификации. В этой связи под нарративной идентичностью принято понимать такие аспекты идентичности, которые отражаются и производятся в модусе автобиографической наррации [Keupp, Ahbe, Gmuer, Hoefer, 1999; Ricoeur, 1990; Widdershoven, 1993]. Классический вопрос кто я? возможен благодаря специфической способности человека к саморефлексии, разделению себя одновременно на субъекта и объекта и занятию позиции, отношения к самому себе [Keupp, Ahbe, Gmuer, Hoefer, 1999, S. 8]. Поэтому развитие этой темы видится как минимум в двух направлениях:
как вопрос о качественной идентичности – о приписываниях и предикатах, с которыми индивид себя определяет, о его характеристиках, диспозициях, групповых принадлежностях, ролях и оценках;
в отношении структурных аспектов вопрос об идентичности – это вопрос о единстве личности в смысле непрерывности и когеренции/связности (внутренней согласованности). В этом смысле нам близка трактовка идентичности Ю. Хабермасом, который выделяет личностную и социальную идентичности, между ними, как между двумя измерениями, – балансирующая Я-идентичность. Если личностная идентичность как вертикальное измерение обеспечивает связность истории жизни человека, то социальная идентичность по горизонтали интегрирует различные требования ролевых систем, к которым принадлежит человек. «Установление и поддержание этого баланса происходит с помощью техник взаимодействия, среди которых исключительное значение отводится языку. Во взаимодействии человек проясняет свою идентичность, стремясь соответствовать нормативным ожиданиям партнера. В то же время человек стремится к выражению своей неповторимости» [Антонова, 1996, с. 138].

Исходя из этой двойной временнóй перспективы у рассказчика в распоряжении идеально типически два модуса изображения: перспектива рассказанного времени (время, в течение которого разыгрывается история) с ее тогдашним центром ориентации и перспектива времени рассказа («здесь и теперь» рассказа) как актуального центра ориентации.

Прошедшее становится историей, которая, в свою очередь, мотивирует нас в какой-либо форме. Поэтому к содержательным характеристикам рассказа (временнóе изменение, плот, персонажи и сеттинг) прибавляются риторические – «как» рассказывается исходя из определенной перспективы прошедшего, в которой манифестируется отношение рассказчика к прошедшему – перспектива Я-рассказчика. Двойная перспектива рассказанного и рассказывающего, по мнению М. Энгельгарта [Engelhardt, 1990], означает, что рассказывающее Я в актуальной ситуации рассказа представляет его прошедшее, т. е. рассказанное Я как вспомненного актора.

Произошедшее как временная последовательность событий становится историей или плотом (plot) со смысловым порядком, подчиненным структуре значений. Соответственно emplotment[12] – это перевод последовательности событий в действия истории, центром которой всегда является событие, приводящее к изменениям (необычному, неожиданно дестабилизирующему, что нарушает нормальный ход вещей). Плот поддерживает когеренцию/связность – создает значимый порядок элементов через способ их связи.

Общим признаком рассказывания является вербальное отображение изменений во времени.