Человек, который улыбался

Когда страх переходит определенные границы, он превращается в свою противоположность.

– Об этом речь не идет. Я позвоню вечером, узнаю, выдержала ли крыша. Обещают ураган.
– Надо будет залезть на трубу.
– Это еще зачем.
– Охота полетать.
– Разобьешься. А Гертруд дома?
– Мы вместе туда полезем, – сказал отец и закончил разговор.

Информация оставляет желать лучшего. Говорили, что ты уже ушел на пенсию. А ты, оказывается, квартиры взламываешь.

Я полтора года прогулял неизвестно где, но терпения не прибавилось

Он вошел в свой кабинет и почувствовал, что вспотел. Снял пиджак и сорочку и начал вытирать пот занавеской.

Он напоминал себе заводную игрушку с потерянным ключиком и чувствовал, что сам не в состоянии завести пружину.

«У меня в душе просто нет места для музыки, – подумал он тогда. – Сердце мое переполнено ужасом и может разорваться в любой момент»

«У меня такое чувство, что часть моей души заменили на протез, – писал он, – и этот протез пока меня не слушается. Иногда, в тяжелые минуты, мне кажется, что я так и не сумею им пользоваться. Но надежда пока есть».

Нечего бояться зайцев, задавленных тридцать лет назад. Бояться надо живых, и не зайцев, а людей.

Идя по коридору, он думал, что пора бы ему научиться говорить то, что он думает. Ему надо было сказать все как есть, что он не хочет, чтобы Бьорк ехал в Фарнхольм, потому что Валландер не может примириться с его раболепием перед Альфредом Хардербергом. В поведении Бьорка он усматривал что-то недостойное, какое-то рабское заискивание перед власть имущими. Раньше он почему-то никогда об этом не думал, хотя все общество пропитано этим духом. Всегда есть кто-то наверху, кто устанавливает правила, писаные и неписаные. Правила для тех, кто внизу. С детства он помнил, как рабочие снимали шапку, если мимо проходил кто-то, от кого зависела их судьба. Как отец гнул спину перед Шелковыми Валетами... И сейчас тоже — шапка в руке никуда не делась, хоть она и невидима.