Безумие толпы. Как мир сошел с ума от толерантности и попыток угодить всем

Святого Георгия на пенсии

В дни, последовавшие за убийством Джорджа Флойда, случались атаки на памятники и монументы по всей Великобритании, включая свержение статуи рабовладельца и местного филантропа Эдварда Колстона в Бристоле – толпой, которая затем начала прыгать на статуе. В Лондоне Кенотаф, посвященный памяти погибшим во время Первой мировой войны, был разрушен, а статую Уинстона Черчилля в конечном итоге упаковали в коробку для сохранности. В США случились многочисленные атаки на статуи Отцов-основателей. В одночасье книги Робин Ди-Анджело (известной свой книгой «Белая хрупкость») и других, кто был описан в этой книге, не просто стали мейнстримом, но и стали предлагаться в качестве обязательного чтения. Словосочетания вроде «белая вина» внезапно получили наибольший толчок за все время своего существования и из окраин американского академического сообщества попали в саму культуру. Внезапно политиков и других публичных деятелей по всему Западу стали просить «преклонить колено». Корпорации сбивались с ног, стремясь продемонстрировать свою верность движению «Black Lives Matter» и подчеркнуть или вновь обратить внимание на их приверженность повестке «равенства» и «разнообразия». Компании, начиная от «Patreon» и заканчивая фирмой по производству мороженого «Ben and Jerry’s», вдруг начали предполагать, что их главной целью в жизни была борьба с расизмом, которая представлялась таким насущным и серьезным риском для общественного здоровья, что он даже превзошел страх распространения вируса COVID-19. В этот момент стало очевидно, что из себя теперь представляют истинные священные темы в нашем обществе. Вскоре старые, а иногда и совсем недавние, фильмы и телевизионные комедии начали исчезать из стриминговых сервисов, члены правительств, такие, как мэр Лондона, объявили о ревизии всех общественных скульптур, а требования того, чтобы Великобритания и западные страны работали над искуплением своего колониального прошлого, стали совершенно мейнстримными.

На третьем месяце всемирного локдауна появилось видео, на которым полицейский из Миннесоты задерживает и убивает безоружного чернокожего мужчину по имени Джордж Флойд. Миннесота взорвалась гневом, как и другие города в Америке, а затем и во всем мире. Страны, в которых было все еще незаконно собираться толпами, внезапно разрешили тысячам людей протестовать – и во многих случаях бунтовать, грабить и нападать на полицию – все во имя расовой справедливости. Из этого эпизода можно было извлечь большое количество уроков. Скорость, с которой проблема, свойственная одной стране – в данном случае проблема полицейского насилия в США, – может выплеснуться и накрыть собой политическую и социальную ситуацию в любой другой стране, огромна. Так что, хотя многие протестующие движения «Black Lives Matter» намеревались выразить свое мнение мирным путем, их протесты неизменно приводили к насилию, причем протесты даже в таких далеких городах, как Стокгольм и Брюссель, перерастали в беспорядки и грабежи.

безумие, во времена которого мы живем, является чрезмерной реакцией на тот факт, что в прошлом против людей существовало предубеждение и что самый быстрый и самый лучший способ справиться с этим – это гиперкомпенсация в течение какого-то времени для того, чтобы быстрее достичь равенства. На самом деле это привело к тому, что некоторым группам общества попросту было сказано, что они менее ценны, чем другие группы: мужчины не так умны, как женщины, белые люди более достойны пренебрежения, чем чернокожие, и гетеросексуальность – это попросту скучно, постыдно.

На самом деле я все еще готов предложить денежное вознаграждение тому, кто доходчиво объяснит мне разницу между тем, чтобы объявить себя «небинарным» человеком, и тем, чтобы попросту сказать «обрати на меня внимание». Но опять же, интерес из себя представляли не действия Смита, а реакция людей и медиа. Сайт ВВС, к примеру, немедленно уступил требованию Смита о том, чтобы к нему отныне обращались при помощи местоимения «они» (множественное число) и моментально начали терзать язык, обращаясь к нему как к «ним». В течение моего появления на программе «Today» на ВВС я упомянул, что это была не слишком желательная уступка. Другая гостья отругала меня за то, что я не выполнил требование Сэма Смита, хотя, к моему удовольствию, она позже продемонстрировала сложность выполнения этого требования, когда неоднократно называла Смита «он».

Аналогичным образом преследование Дж. К. Роулинг за ее бесспорные комментарии было настолько непропорционально большим, что мне стало ясно, что происходит что-то особенное. В ее случае не только развернулась кампания со стороны обычных активистов – также против нее ополчилась гей-пресса, большинство актеров, которые с ее помощью стали миллионерами, по очереди осудили ее, и была угроза забастовки среди работников издательства, в котором она публиковалась, – Hachette.

Есть люди, которые утверждают, что масштаб «прогрессивной» идеологии преувеличен, но трудно переоценить проблемы, ожидающие общество, в котором полиция стала полицией мысли, а отсутствие доказательств воспринимается как не имеющее значения при регистрации преступления.

Название этой книги позаимствовано из названия работы шотландского журналиста Чарльза Макэя «Необычайно популярные заблуждения и безумие толпы». Я надеюсь, он бы позволил мне украсть его, учитывая досадную распространенность явления, которое он описал 180 лет назад.

Цель политики идентичности, по-видимому, состоит в том, чтобы политизировать абсолютно все. В том, чтобы превратить любой аспект человеческих взаимоотношений в вопрос политики. В том, чтобы интерпретировать любое действие и любые отношения в нашей жизни как выстроенные вдоль линий, продиктованных политическими действиями. Призывы к тому, чтобы тратить свое время на поиск своего места и мест других людей в иерархии угнетения – это приглашение не просто к началу эпохи самокопания, но к превращению любых человеческих взаимоотношений в сравнение политических сил. Новая метафизика включает в себя призыв найти смысл в этой игре: бороться, сражаться, вести кампанию и «объединяться» с людьми с целью достичь земли обетованной. В эпоху, когда жизнь не имеет цели, а у Вселенной нет явного смысла, этот призыв к политизации всего и к борьбе за это имеет свою неоспоримую привлекательность. Он наполняет жизнь своего рода смыслом.

Но из всего, в чем люди могут найти смысл для своих жизней, политика – не говоря уже о политике таких масштабов, – это один из самых удручающих вариантов. Политика может быть важным аспектом нашей жизни, но в качестве источника личного смысла она губительна. Не только потому, что амбиции, к которым она стремится, почти всегда недостижимы, но и потому, что поиск личного смысла в политике часто наделяет политику страстью – включая ярость – которая искажает все. Если два человека в чем-то не согласны друг с другом, то они могут не соглашаться сколько душе угодно, если целью их спора является поиск истины или компромисса. Но если одна из сторон весь смысл своей жизни сводит к какому-то аспекту этого спора, то шансы на дружелюбный спор исчезают, а вероятность нахождения истины понижается.

Среди множества удручающих аспектов последних лет, пожалуй, самым тревожным является та легкость, с которой раса превратилась в проблему – передаваемая из уст в уста людьми, которые или не могут осознать опасность игры, в которую они играют, или не знают, в какой игре они участвуют, что является непростительным. Некоторые из неизбежных финалов этого процесса уже наметились и должны были дать самые ясные сигналы предупреждения.