То, что я жил с ней и влагал в нее свой мастихин, совсем не означало, что она таки отдалась мне и отныне навеки принадлежит мне одному. О, как это было коварно с ее стороны! Какой маневр! Я не мог украсть того, что и так лежало, где положили. Но кто это мне говорил: она поимеет любого, тогда как ее не поимеет никто? Золотые слова! Все, кто в нее совался, полагали, что объятия Гоцы и ее сокровищница – это уютная фазенда, где можно разложить свои шмотки, посеять свеколку, посадить дерево, одним словом, стать хозяином. Но то была не фазенда – и я понял это тогда же, когда и все прочие, то есть слишком поздно. У Гоцы Дралы, дикой девы, между ног было отверстие в пустоту, в небытие, которое невозможно выкрасть, невозможно наполнить, откуда невозможно вернуться. Суперписька.