Мой отец – нарком Берия

Отец рассматривал Кагановича как ренегата. Когда по инициативе моего отца были
предприняты попытки использовать мировое еврейское движение в интересах Советского
Союза, Каганович тут же занял оппортунистическую позицию. Известно уже, как
Каганович заставлял деятелей еврейского движения подписывать антиеврейские
манифесты.
Известна и его роль в массовых репрессиях. Крови на нем много. Достаточно

Жданов. Он
ревновал любого человека, который в тот или иной момент был близок Сталину. Как никто
другой, он буквально рвался в наследники диктатора. Серый кардинал в окружении
Сталина — так, наверное, будет точно. Именно он идеолог массовых репрессий в стране.

причем решительно, лишь один-единственный человек — Георгий Константинович Жуков.
Так было и в сорок первом, и в сорок втором, и в последующие годы. Это был человек, которого нельзя было не уважать. Видимо, так считал и Сталин.

а те пятнадцать лет, которые отец проработал в Москве, случалось в их отношениях
со Сталиным всякое, но близкими людьми, как принято почему-то считать, они никогда не
были. По-грузински Сталин говорил очень редко, да и тогда непременно извинялся перед
остальными. И на «ты», как пишут, они никогда не были. Сталин всегда обращался к отцу
по имени-отчеству.

Вообще партийная верхушка сослужила плохую службу и Сталину. Отец еще при
жизни Сталина говорил о вреде культа личности. И, кстати, Сталин сам об этом говорил. Я
уверен, что в последние годы жизни Сталина партийная верхушка умышленно
пропагандировала этот культ и не только из свойственного ей во все времена подхалимажа.
Тут, вне всяких сомнений, был дальний прицел. Что, мол, нам всем оставалось делать.

Сталиным и Политбюро, с другой, произошел уже в сороковом, когда решалась судьба
тысяч польских офицеров, расстрелянных впоследствии в Катыни. Сталин этого не забыл, но неповиновение — случай редчайший! — не привело даже к снятию с должности моего
отца. Скорей всего, считал, что еще не время менять наркома. Система ведь здесь была
отработанной до мелочей: из человека выжимают все, что требуется, а когда он уже не
нужен, убирают. Причем всегда Сталин соблюдал и другое непременное условие:
«проштрафившегося» заменял равноценной фигурой и лишь тогда, когда позволяла
обстановка. Любые кадровые изменения не должны были вредить делу...

И тем не менее это был человек, который мог очаровать любого. Неправда, что его
считали великим человеком лишь заурядные льстецы.

А между тем моего отца мать Светланы, Надежда Аллилуева, не
могла ни любить, ни ненавидеть. Они просто-напросто не были знакомы. Жена Сталина
застрелилась в 1932 году, за шесть лет до переезда нашей семьи в Москву. Светлана была
еще ребенком...

Его
уничтожение готовилось еще при жизни Сталина, о чем он и рассказывал нам с матерью.
Помню, уже после смерти Сталина, когда отец рассказывал маме, какие реформы
предложил провести Хрущеву, Маленкову и другим, она сказала:
— Какая разница, сделал бы это Иосиф Виссарионович или они... Если бы он —
было бы не так обидно.

Вспомните хотя бы репрессии. Ведь не в тридцать седьмом они начались и даже не в
тридцать четвертом. Гораздо раньте! А сколько невинных жертв на совести тех, кто пришел
уже после Сталина?