«… — Тут немало таких, — сказала она.
— Каких? — спросил Криницкий.
— Вызвавшихся. Которые сами напросились.
— Почему? — спросил Криницкий.
— Разве вы не знаете, что у людей иногда так поворачивается судьба, что хочется зарыться головой в землю, уйти в такое место, где нет ничего, кроме обстрела, темноты и работы?
— Знаю, — сказал Криницкий.
Он сказал „знаю“, и у него перехватило дыхание, потому что он выдал себя. За всю эту неделю ни один человек не догадался о том, что с ним творится. Даже тот его товарищ по редакции, который, ничего не подозревая, показал ему письма… Те письма, из которых Криницкий все узнал… Он испуганно глянул на Гожева и Чиркова, чтобы определить по их лицам, догадались ли они.
— У кого не бывает служебных неприятностей, — сказал Гожев мирно. — Только у того, кто не служит.
— Бывают и другие неприятности, не служебные, — мягко возразила Елена Андреевна.
Криницкий глядел на нее почти с испугом. Неужели она что-нибудь знает о его тайном несчастье? Откуда?
— Сколько бед иногда происходит оттого, что мы не умеем доверять людям, — негромко проговорила она вдруг, словно думая вслух.
— Как? Как вы сказали? — спросил Криницкий, поражаясь и волнуясь все больше. …»
