Исцеление водой

Возникает пауза. Тут я понимаю, что он пытается пристыдить меня за мое влечение – но, к несчастью для него, я не испытываю ни малейшего стыда на этот счет. Я готова снова и снова демонстрировать свое влечение, свою безудержную потребность любому, кто об этом спросит. Если б могла, я бы вырвала из груди свое странное и недотепистое сердце и выставила бы всем на обозрение, избавив себя тем самым от ответственности.

Но разве это не свойственно женщине вообще? Каждую эмоцию, каждое сказанное слово раз за разом, снова и снова пропускать через свой мысленный отжим, пока до последнего не извлечется смысл. И до бесконечности все в себе перерабатывать. Чтобы уж точно потом не сомневаться.

«Разозлись!» – так и хотелось мне сказать Лайе. Она же с понурым, выжатым видом рассеянно бродила вокруг дома. Я так хорошо узнала это ее состояние! Ей невыносимо было видеть, что я пытаюсь ей помочь. Как невыносимо было и то, что Ллеу теперь сделался настолько далеким от совершенства, что он оказался просто скользким самолюбивым типом с увертливыми глазами. Будучи странной, необыкновенной девушкой, она заслуживала куда больше обычного. Даже я, совершенно ничего о нем не зная, понимала, что он самый обычный человек. И не сомневалась, что он должен перед нею трепетать. «Не будь с ним такой благодарной! Будь злой! Будь грубой!» Я знала, что она на это способна. Это он привел ее в такое жалкое, безвольное состояние. И мне ужасно было видеть свою сестру настолько слабой, при том что она во многих отношениях как раз самая сильная среди нас трех.

«Все вокруг об этом знали, и никто не помогал. Это был внутрисемейный секрет, от которого все мы задыхались. Даже моя мать, сестры и тетушки передавали это по кругу. Глазами они словно говорили мне: с какой стати ты должна этого избежать? С чего считаешь, что ты лучше нас? Или не видишь, что наши сердца уже годами истекают кровью?»

Меня всегда пугала ее способность с легкостью лишить нас почвы под ногами, ее умение быть жестокой и доброй в одном и том же суждении или действии. В Грейс я, кстати, тоже замечаю подобное качество. Должно быть, это некое предварительное и обязательное условие для того, чтобы стать матерью – нечто, что требует от женщины растущий внутри ее человек. Душевность и бессердечие одновременно. Как будто из нее вычищается напрочь примитивное человеческое сострадание и замещается чем-то более основательным, более способствующим гарантированному выживанию.

Благодарю за все мои дни под здешним солнцем. За морские анемоны и идеально ровные камни под ладонями, за холодную воду, скользящую по рукам, и за удивительное чувство очищения, и за рывок к поверхности, молниеносный, взрывной. И за птиц, парящих в небе над деревьями, и за горячий шифер крыши подо мной…

Самые опасные – это те мужчины, которые даже сами не знают, что хотят причинить тебе боль. Такие будут обманывать тебя во имя любви да еще и распускать нюни по этому поводу. Именно эти и ненавидят женщин больше всего

Каково это – жить в том мире, что стремится тебя убить? Где каждый твой вздох воспринимается как оскорбление.

Долгие годы одиночества, должно быть, сильно изменили мое тело. Мне кажется, сердце у меня потеряло здоровую форму и уже непригодно к нормальной работе, изрезанное узловатыми лиловыми венами, как те, что вьются у матери по ногам. В каналах мозга – темная вода, в руках – онемелость. Из моих легких – красных и влажных – как будто выдавлен весь воздух.

Несмотря на немалые размеры, во всех его движениях присутствует какая-то плавность, даже можно сказать – текучесть, и это говорит мне о том, что такому человеку явно никогда не приходилось оправдывать свое существование или скрывать от всех собственное естество, пытаться сделаться незримым.