Скрещение судеб

Я знаю, существует легенда о том, что она покончила с собой, якобы заболев душевно, в минуту душевной депрессии, – не верьте этому. Ее убило то время, нас оно убило, как оно убивало многих, как оно убивало и меня. Здоровы были мы – безумием было окружающее: аресты, расстрелы, подозрительность, недоверие всех ко всем и ко всему. Письма вскрывались, телефонные разговоры подслушивались; каждый друг мог оказаться предателем, каждый собеседник – доносчиком; постоянная слежка, явная, открытая; как хорошо знала я тех двоих, что следили за мной, стояли у двух выходов на улицу, следовали за мной везде и всюду, не скрываясь!

Надо… Все время что-то надо. Отупляющая, однообразная работа хозяйки дома, матери, жены.

Немцы уже подошли совсем близко к городу, и во всех учреждениях, не успевших эвакуироваться, по всей Москве жгли архивы, документы.

Россия так богата талантами, и потому, должно быть, в России ими так походя бросаются и не научатся никак беречь.

Выставка только недавно открылась, и каждый день в газетах помещали снимки и репортажи. Было даже специально организовано пресс-бюро, которое должно было во всех газетах страны и по радио освещать это грандиозное, небывалое событие. А все события в нашей стране всегда были грандиозные, небывалые и первые в мире, и о них кричали, бия в литавры, – должно быть, для того, чтобы заглушить скудость и трудность повседневной жизни.

…От чего Вы в жизни излечились, чему научились? Ни от чего. Ни чему. И вся я к Вам этому живой пример…

«Прислуга, относительная свобода, я не вправе буду быть несчастной. Право на негодование – не этого ли я в жизни, в тайне, добивалась?..»

«Союз одиночеств» – так сказала Аля о своей семье.

Письмо, как некий вид потустороннего общения, менее совершенно, нежели сон, но законы те же…

…Вся жизнь – черновик, даже самая гладкая…»