Собрание сочинений. Том 2. Гротески и Арабески

Спектакль-гала! Чу, срок настал,

Печалью лет повит.

Под пеленою покрывал

Сокрыв снега ланит,

Сияя белизной одежд,

Сонм ангелов следит

За пьесой страха и надежд,

И музыка сфер гремит.

По своему подобью Бог

Актеров сотворил.

Игрушки страха и тревог

Напрасно тратят пыл:

Придут, исчезнут, вновь придут,

Покорствуя веленью сил,

Что сеют горе и беду

Движеньем кондоровых крыл.

Пестра та драма и глупа,

Но ей забвенья нет:

По кругу мечется толпа

За призраком вослед,

И он назад приводит всех

Тропой скорбей и бед.

Безумие и черный грех

И ужас — ее сюжет.

Но вдруг актеров хоровод

Испуганно затих.

К ним тварь багряная ползет

И пожирает их.

Ползет, свою являя власть,

Жертв не щадя своих.

Кровавая зияет пасть —

Владыка судьб людских.

Всюду тьма, им всем гибель — удел,

Под бури пронзительный вой

На груды трепещущих тел

Пал занавес — мрак гробовой.

Покрывала откинувши, рек

Бледных ангелов плачущий строй,

Что трагедия шла — «Человек»

И был Червь Победитель — герой.[

События самых ранних лет жизни редко оставляют в нашей душе столь заметный след, чтобы он сохранился и в зрелые годы. Они превращаются обычно лишь в серую дымку, в неясное беспорядочное воспоминание — смутное скопище малых радостей и невообразимых страданий.

Ибо размышлять есть счастье, ибо грезить есть счастье.

все дураки — философы, а все философы — дураки.

я начал приобретать научный опыт и скоро постиг, что, когда у человека достаточно выдающийся нос, то он разнюхает дорогу к славе.

Дело принимало нешуточный оборот, и я решил, не тратя попусту времени, навестить моего ближайшего друга Теодора Клеветона, ибо я понимал, что у него-то я получу хоть какие-то сведения. — Сми-ит! — сказал он, растягивая, по обыкновению, слога. — Сми-ит! Как, неужели генерал Джон А. Б. В.? Дикая история с этими ки-капу-у, не так ли? — нет, правда?