Из праха восставшие

Затаись. Не шевелись. Молчи. Не поднимай головы. Не слушай крики пушек, потому что они кричат о гибели и смерти, смерти полной, окончательной, без появления духов и призраков.

Мы любим закаты потому, что они гаснут.
Мы любим цветы потому, что они умирают.
Любим собак во дворе и кошек на кухне потому, что те вскоре нас покинут.
Само собой, есть и множество других причин, но в сердце утренних приветствий и полуденного смеха лежит неотвратимость прощания. В седых бакенбардах старого пса мы прозреваем уход. В усталом лице старого друга мы видим дальний путь без возврата.

Думай. Хоти. Но вместе с хотением – старайся!

Смерть полна тайн. – Мать потрепала его по щеке. – А жизнь и тем более. И развеешься ли ты прахом в конце жизни, или начнешь с юности, чтобы пройти потом путь до рождения и врождение, и то и другое страннее странного, не правда ли?

Сынок, – сказала мать, кладя ладонь ему на лицо. – Мы тебя любим. Мы все тебя любим. Пускай ты не такой, как мы. Мы знаем, что когда-нибудь ты нас покинешь, – и все равно мы тебя любим. А когда – если – ты умрешь, твои косточки ничто не потревожит, мы об этом позаботимся, ты будешь покоиться в мире, я сама буду приходить в каждый канун Дня всех святых и поправлять, если что потребуется.

Кошка пришла первой — чтобы быть первой.

Глупый скажет, дурак поверит, и мы погибли

Мы любим закаты потому, что они гаснут.
Мы любим цветы потому, что они умирают.
Любим собак во дворе и кошек на кухне потому, что те вскоре нас покинут.
Само собой, есть и множество других причин, но в сердце утренних приветствий

И они смеялись, и в такие моменты в ее простоватом лице прорезывалась красота, как меч, выхваченный из ножен

Он бросился на леса, поля, горы и пустыни, как огромный невиданный зверь, огласив осень, время утрат, плача и скорби, своим воем, сумрачной песнью в честь темных субстанций, взвихренных им во всех уголках мира. И ветер не рассеивал свою добычу бесцельно, а нес ее всю в одно место, в Северный Иллинойс. Его стонущие порывы бесстыдно грабили кладбища и погосты, жадно набрасывались на пыль, веками копившуюся в тусклых глазницах мраморных ангелов, высасывали из могил призрачную бесплотную плоть, хватали без разбора увядшие не имеющие названий погребальные цветы, безжалостно отрясли с друидских деревьев весь урожай осенних листьев и сухими, шелестящими потоками бросили их в небо, легионы огненных птиц и яростных глаз, безумно пылавших в океане прожорливых облаков, остервенело рвавших себя на полосы, на вымпелы во славу захватчиков пространства, которые все прибывали в числе, заливая небо такими безутешными стонами по давно ушедшим годам, что миллионы фермеров, мирно спавших на своих фермах, просыпались с лицами, мокрыми от слез, и не могли понять, неужели крыша опять протекла, и откуда вдруг дождь, с вечера было совсем не похоже, и это бесплотное воинство, оседлавшее яростный, замешанный на осенних листьях и могильном прахе поток, перемахнуло через взбаламученное море и вихрем закружило над холмом и Домом со всеми, кто в нем был, и, главное, над Сеси — дремотным маяком, который благополучно довел воздушных гостей до цели и теперь давал им сигнал на посадку.