Совок и веник (сборник)

Оказалось, человек легко мирится с унижением, если знает, что его унижают прогрессивными методами, так же, как и прочих привилегированных холуев.

Но знаете, я бы предпочел, если что случится, чтобы спину мне прикрывал Швейк, а от дезертира Чонкина лучше держаться подальше.
Думаю, Швейк знал самое главное: не бывает чужой истории, не бывает чужой боли, не бывает чужой войны. И чужой смерти тоже не бывает. Всякая смерть – есть убийство чего-то в тебе самом.

Ахиллес (то есть воплощенный прогресс – кстати сказать, Гегель считал Ахиллеса выражением западного духа) неутомимо движется за черепахой (неторопливой историей), но ему не суждено ее обогнать.

«В Нью-Йорке вчера произошло то, о чем вы узнаете завтра», – это весьма расхожее выражение. Но штука в том, что существуют люди, которым эта информация не была нужна вчера, не потребуется сегодня и завтра. Вообще не потребуется никогда. Потому что им она неинтересна. Есть много вещей куда более любопытных.

Я люблю Англию и даже полюбил особый английский стиль – стиль легкого разрушения, бесконечного упадка, романтической плесени. Надежное и достойное – это старое и немного рваное. Уважающий себя британец не выйдет в свет в новом пиджаке, общество может решить, что он выскочка или, хуже того, немец. Для соблюдения приличий нужен поношенный пиджак, дырявый башмак, треснутое зеркало, засаленная плита, продавленное кресло. Истый англичанин в чистоте и аккуратности склонен видеть вульгарность. Пусть континентальные рвачи обустраивают свой быт, строят добротные особнячки, вылизывают паркет, чистят сковородки. Подлинный вкус состоит в том, чтобы потертую истлевшую рухлядь подавать, как сокровище.

Оруэлл объяснял природу шаткого равновесия так: «Британский просвещенный гуманизм требует дать свободу и благосостояние угнетенным, однако английский уровень жизни, а следовательно, наша просвещенность требуют, чтобы ограбление продолжалось».

– Даже не проси, Макс. Мы, британцы, должны держаться заодно.

Он налил себе чайку, разбавил молоком, насыпал сахара. Развернул промасленную бумажку, внутри был бутерброд с колбасой и сыром. Время только близилось к полудню, до ланча целый час, а перекусить-то надо.

– We, Britons, должны помогать друг другу. Если люди получают деньги за футбольный клуб, зачем им мешать. Деньги-то идут в Англию. Пусть лучше два миллиона украдут, зато двести получим.

И я понял, что упрашивать его бесполезно. Дело не только в том, что он англичанин, практичный рыбак из Гримсби. Просто таких людей, как русские, которые охотно продают и предают своих ближних, – не так уж и много на свете.

Вообще, нищие – крайне меркантильные люди, есть у них такой грех

Я попытался остановить Меган, предложил поговорить об искусстве. Однако Меган хотела говорить именно о деньгах – ее, как ни странно, именно этот вопрос волновал, а искусство во вторую очередь. Такое бывает с людьми, если у них нет денег

– Тебе не нравится что я гей? Да? Не нравится? Не нравится, сука? А это мой, сука, свободный выбор! Здесь демократия, понял?

Я вдруг понял, почему при демократическом строе вопрос о гомосексуализме стал актуален. Дело в том, что любовь народа к демократии – своего рода однополая любовь