Томас Рикс

замечает Милош. — Невыраженное не существует. Поэтому тот, кто запрещает людям исследовать глубины человеческой природы, разрушает в них стремление к этим изысканиям, и сами глубины понемногу становятся нереальными»

Вместо того чтобы подгонять факты под свои взгляды, он был готов изменить свои взгляды под давлением фактов.

«Любой закон, возвышающий личность, справедлив. Любой закон, принижающий личность, несправедлив».

Почти везде и почти всегда свобода не результат военных действий. Скорее, ее можно сравнить с живым существом, растущим или уменьшающимся каждый день, с тем, как мы мыслим, общаемся и относимся друг к другу в общественной дискуссии, свобода — то, что мы как общество ценим и вознаграждаем и как мы этого добиваемся.

Он несколько лет размышлял о проблеме злоупотребления властью в послевоенной Европе и уже в 1941 г. предупреждал: «Настала эпоха тоталитарного государства, которое отныне не позволяет и, вероятно, не способно позволить индивиду никакой свободы. При упоминании о тоталитаризме сразу вспоминаются Германия, Россия, Италия, но я считаю необходимым признать опасность того, что это явление распространится на весь мир»

И какие голоса! Пресыщенность, тупой апломб, постоянные бессмысленные смешки ни о чем, а главное, этакая величавость и богатство в сочетании с определяющей все неприязнью — даже не видя их, инстинктивно чувствуешь, что эти люди враждебны всему разумному, отзывчивому и прекрасному

Если бы Оруэллу удалось увидеть Соединенные Штаты, то, вероятно, очень многое в них его бы оттолкнуло: громадные размеры, потребление, которое он бы счел демонстративным, чванство и самодовольство. Наибольшее отторжение у него вызвал бы осознанный эгоистичный индивидуализм Америки. В Англии ему больше всего нравилось сильное чувство частного сообщества.

Намекая читателям на книгу Оруэлла, советский диссидент Андрей Амальрик озаглавил свою критику советской власти, изданную в 1970 г., «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?». В ней он верно предсказал, что «любое государство, вынужденное тратить так много энергии на физический и психологический контроль миллионов своих граждан, не может существовать вечно»

Если свобода вообще что-нибудь значит, то она значит право говорить людям то, чего они не хотят слышать»

Главной проблемой, с которой столкнулись гражданские активисты в Америке 1950–1960-х гг., были не расовые предрассудки, как таковые, — и даже не всегда в южных штатах, — а нежелание даже добропорядочных людей вскрывать гнойник, который нельзя было далее терпеть.