Марина Клеветенко

Камиль Демулен, 1793 год: «Полагают, что обретение свободы сродни взрослению: придется страдать».

Его всегда угнетали упражнения ради упражнений. Да, они улучшают самочувствие, но по сути бессмысленны. Экзистенциально бессмысленны

Иногда я думаю: может, со мной что-то не так? Может, я слишком много времени проводила в обществе романтических героинь и теперь у меня завышенные ожидания?

«Никогда не доверяй мужчинам, которые хорошо танцуют»

Страстное желание Патрика остаться в одиночестве не уступало его страстному желанию не оставаться в одиночестве

Демулену казалось, что с рождением первенца его словно затянуло в чавкающую трясину, откуда нет спасения. Он не бежал от ответственности, просто внезапно ощутил груз земных забот и с ужасом осознал, что отныне любое разумное действие обречено на провал.

— Как давно вы заикаетесь?

Послушать его, так заикание — забавное или элегантное новшество.

Камиль сказал:

— Очень давно. С семи лет. С тех пор, как впервые оставил родной дом.

— Вас так расстроило расставание с семьей?

— Уже не помню. Вероятно. Или, напротив, не сумел справиться с облегчением.

Кстати, с литературной точки зрения памфлет превосходен.

— Не говорите мне о литературе, — сказал Лафайет, думая о трупе Бертье и кишках, выпавших из распоротого живота. Он постучал пальцем по памфлету. — Вы знаете этого Камиля Демулена? Вы хоть раз его видели? Выпускник адвокатской школы. Никогда не держал в руках ничего опаснее перочинного ножа. — Он изумленно потряс головой. — Откуда они берутся, эти люди? Они же девственники. Они никогда не нюхали пороха. Никогда не охотились. Не убивали зверей, не говоря о людях. Но они жаждут крови.

Всю жизнь она была зрительницей, наблюдательницей — роль, которая не дала ей ничего, даже философской отстраненности. Не дали ни ученые штудии, ни самокопание, ни — тут она лукаво улыбнулась — садоводство. Кто-то решит, что этого вполне довольно для женщины тридцати шести лет, жены и матери. Спокойствие, внутренняя тишина — ну уж нет. Даже после рождения ребенка в твоих жилах течет кровь, а не молоко. Я не могу пассивно принимать то, что дает жизнь, никогда не смогу, а в свете последних событий, должна ли?

Но, Марат, мы... мы на такое не подписывались. Это убийство, как ни крути.

— Уберите руки от лица. Лицемер. А чем, по-вашему, мы занимались в восемьдесят девятом? Убийство вас создало. Убийство вознесло вас туда, где вы сидите теперь. Убийство! Что такое убийство? Всего лишь слово.