Ольга Вечная

Юля говорила, что у нас всё по–особенному. Что больше ни у одной пары нет такой близости. Даже если я трахну другую и никто об этом не узнает, особенность исчезнет.

Юля говорила, что у нас всё по–особенному. Что больше ни у одной пары нет такой близости. Даже если я трахну другую и никто об этом не узнает, особенность исчезнет.

Я аккуратненько отряхиваю его плечо, которое лапала блондинка. Адомайтис не понимает, смотрит вопросительно.

– Пылинка, – объясняю, маскируя позорно-ревнивый порыв. Минуту назад я собиралась валить отсюда, но если бы он увлекся другой, то никогда бы не простила. Да, со мной бывает сложно. – Вообще-то, мне уже пора, Паш. Или танцевать – это еще одна твоя традиция? Если хочешь – вперед, я подожду… Ай!

Павел демонстративно закатывает глаза, а потом совершенно по-настоящему стягивает меня со стула и ловит.

– Идем, хорошо будет, – говорит он покровительственно и как-то по-врачебному властно. Берет меня за руку.

Если доктор командует – ты слушаешься. Все это знают.

Делать нечего, повинуюсь. Сама смотрю под ноги, чтобы не навернуться. Голова приятно кружится.

Адомайтис находится нестерпимо близко.

Едва оказавшись на танцполе, он сжимает мою талию. Потом ведет пальцами по спине вдоль позвоночника. Мягко, осторожно, но мне и этого хватает.

Мозг плавится. Музыка здесь громкая, шутить и острить не получится. Приходится молчать и чувствовать. Я делаю робкий шаг вперед.

Его запаха становится больше.

Адомайтис вдруг притягивает меня к себе, заставляя резко вдохнуть и крепко обнять его за шею.

В таком положении он начинает неспешно вести.

Ауч. Что может быть сексуальнее медленного танца двух едва знакомых людей?

Которым трогать друг друга рано, целоваться рано. Если бы он полез вот так в машине обниматься или на улице – я бы вызвала полицию.

А под музыку можно. Красивая мелодия – прекрасное оправдание для моей залитой крепким алкоголем и потому заткнувшейся совести.

Я касаюсь кончиками пальцев его шеи, нащупываю две небольшие родинки, обвожу их нежно, заботливо. В ответ Паша как-то по-особенному медленно вздыхает полной грудью, что вызывает во мне ту самую дрожь.

Он чувствует мою реакцию и прижимает меня к себе на пару секунд. Сильно. Горячо. Затем послушно отпускает. Потому что мы воспитаны и живем в современном разумном обществе. Потому что, будь мы варварами, он бы уже тащил меня к себе домой, чтобы болтать не о пластике.

Но ему нельзя. Вот трогать во время танца можно, прижимать к себе – пожалуйста. А как музыка закончится – и это станет недоступным.

Наши глаза вновь встречаются. Слава богу, здесь достаточно темно, эмоции легко спрятать.

Я веду рукой по его затылку. У Адомайтиса густые короткие волосы, которые мне нравятся

Мысли в голове тогда начали бродить, что никогда, никому, ни за что… Я на самом деле очень стыдливая девушка, хоть и в себе уверенная. Эти два качества прекрасно сочетаются, хотя многим данный факт может показаться сомнительным.

Если бы пришлось описать общение с Дианой вкратце: она не спорит, она побеждает.

– Ты мне нужна, – шепчет он. – Сейчас. Сильно.

Как говорят французы: я умна на лестнице.

Павел бросает взгляд мне за спину.

– Сосед спешит к нам, – говорит он. – Познакомишь?

– Давай лучше на чай? – слышу свой голос.

– Если только ненадолго. Я не спал две ночи.

– Про долго и речи не идет, у меня поезд через пять часов. Ты поешь, подобреешь. Все мои стыдные сообщения разрешишь подчистить.

Открываю замок и захожу в подъезд. Павел не отстает.

– Ни за что. Сохраню их на память.

– Может, я тебе что-то получше напишу потом?

– Например?

Я нажимаю на кнопку вызова лифта, понимая, что мне дико нравится флиртовать с Адомайтисом. Не могу остановиться.

– От тебя тут многое зависит. Например, спасибо за цветы. Или…

– Или? – переспрашивает он. Подходит вплотную.

Я оборачиваюсь, и Павел обнимает меня. Крепко. Нагло. Совершенно бессовестно и недопустимо! Вместо того чтобы оттолкнуть, поругать или хотя бы просто возмущенно пискнуть, я закрываю глаза и улыбаюсь. От него очень, просто очень вкусно пахнет. Морозно, резко. А еще веет усталостью и какой-то простой и уютной открытостью.

Его дыхание касается моего виска.

Двери лифта разъезжаются. Мы вдвоем заходим в железную коробку.

– Не переживай. – Павел подходит ко мне, обнимает за талию и смотрит сверху вниз. – Ничто так не сплачивает, как совместные ремонтные работы. Воспользуемся шансом.

– Вранье, – шепчу я совершенно серьезно. – Во время ремонта все всегда ссорятся.

Паша убирает прядь волос мне за ухо.

– Я бы не стал с тобой ссориться, Диана, – говорит мне. – Когда ты такая красивая.

– Взлохмаченная, в мокрой юбке и выбившейся из-за пояса блузке?

– Именно. В моем вкусе.

Он наклоняется и касается моих губ своими. Я закрываю глаза и улыбаюсь. Паша тоже улыбается. Потом снова целует. Невесомо, мягко. Касается моей щеки своей, и я понимаю, что он колючий. Это заводит. Его губы прижимаются к щеке.

Я привстаю на цыпочки, он снова ласкает мой рот.

В дверь звонят.

Паша обхватывает мою нижнюю губу своими. Основательно, тепло, достаточно мягко. Я едва удерживаюсь от сладкого стона.

Вновь звонят.

Он прикусывает ее зубами, это дико приятно, аж морозец по коже и легкость в коленях. Его руки на моей талии. Как-то незаметно там оказались: я увлеклась и момент этот упустила. Паша пальцы растопырил и плавно, но довольно ощутимо поглаживает, что выдает нетерпение.

– Вы меня затопили! – слышится разъяренный крик. – Я сейчас в полицию звонить буду!

– Прости, – шепчу я. – Это ко мне.

При этом я вижу четко, вот прям чувствую ревность его. Едкую, жгучую. Острым металлом царапающую его изнутри. И ревность эта родом не из неуверенности в себе, не из детской травмы или чего-то подобного. Она на опыте основана и обстоятельствами взращена.

Паша ведь… телефон разбил, и я обиделась. Потом после работы позорно уснул на диване. Адомайтис психует, потому что ему кажется, что он проигрывает.

Подхожу к нему на цыпочках, такому замерзшему. Меня ведет порыв, сама бы не осмелилась. Обнимаю его за шею, встаю на пальчики и тянусь к губам. Вкусным.

Паша реагирует моментально. Ставит пакеты на пол и хватает меня. Да так, что ахаю. В стену впечатывает и целует. Жадно, горячо. Совсем не так, как вчера. Вот теперь… на десяточку!

Нравится вкус его языка. И запах кожи, как и всегда, идеален. Его похоть проникает в меня наркотиком через слюну, с кровью по венам несется к каждой клеточке. Заставляя гореть и плавиться. Стонать позорно Паше в рот. Обнимать крепко, показывая, что ждала. Что нужен.