Максим Семеляк

в Европе перестали верить в чудеса и поняли, что вся человеческая задача сводится к устроению на земле, там начали изобретать идеалы и идеи. А русский человек вылез из своего медвежьего угла и отправился в Европу за живой и мертвой водой, ковром-самолетом, семимильными сапогами и т. п. вещами, полагая в своей наивности, что железные дороги и электричество — это только начало, ясно доказывающее, что старая няня никогда не говорила неправды в своих сказках… У нас читали Дарвина и лягушек резали те люди, которые ждали Мессии, второго пришествия.

Егор, например, принципиально не хотел играть во Львове, всерьез считая его городом бандеровцев).

Летову попался под руку прошлогодний Rolling Stone с репортажем из его квартиры, где в частности было отмечено: «Около подъезда встречаем отца Летова. Мы здороваемся; Егор, будто не замечая его, проходит мимо». Летов, зачитывая этот отрывок, впал в веселейшее негодование: «Вот, блядь, репортерская находка! Что значит „проходит мимо“? Да мы утром виделись на кухне, я по сто раз на дню, что ли, должен с ним раскланиваться?!»

Их слушали либо от большого ума, либо от его отсутствия.

Он был человеком сложных нравов, но простых вкусов

меланхолик воспринимает истину отдельно от человеческого контекста

Призыв «О-о-о, пошли вы все нахуй» звучал больше как некая молитва непереносимости, нежели как бытовое проклятие.

Все, чем Летов занимался, так или иначе связано с преодолением человеческого масштаба и общей дегуманизацией. Но способы этого преодоления менялись. На первом экзистенциальном этапе человеку было желательно умереть для собственного же блага или хотя бы почувствовать себя на грани смерти («Лишь когда человече мрет, лишь тогда он не врет»). Коммунистический период предполагал боевое самопожертвование уже ради общего дела и Родины-смерти («Не будет он напрасным, наш подвиг благородный» — эта пожлаковско-окуджавская песня вышла в нулевых на «Звездопаде», но Летов хотел записать ее еще с середины 1990-х и долго не мог раздобыть кассету с фильмом «Кортик» (1973), чтоб разучить слова). Наконец, его последний экоориентированный сезон был связан с растворением себя в едином мировом потоке, о чем напрямую и спето, например, в «Нас много»: «В пернатый звон погрузиться с головой, цветным дождем покатиться

Все оно чужое, у тебя лишь только имя свое».

Как было сказано в одном французском кино — только свободные существа могут быть чужими друг другу. От Боуи как раз исходило ощущение этой посторонней всем и каждому свободы — что, например, хорошо обозначилось в кремлевском концерте 96-го года.