Цитаты
Впечатления
Филип делится интересной мыслью — что застенчивость может быть признаком самовлюблённости и нарциссизма. Стесняясь, человек таким образом как бы сообщает «посмотрите на меня». Звучит немного лицемерно, не согласна на 100%
Еще автор выделяет несколько причин застенчивости:
⁃ социальные стимулы — токсичные учителя или родители, которые требуют от ребенка слишком многого
⁃ среда — например, семья часто переезжает, ребенок не успевает завести друзей и чувствует себя одиноким
⁃ система ценностей с акцентом на конкуренцию и достижения. Например, в западном обществе доминирует представление, что значимость человека зависит от его поведения и достижений. Успешен — молодец, нет — тебя высмеивают. Также не приветствуется открытое выражение мыслей и чувств. Все это способствует росту застенчивости.
Мне понравилась следущая идея из книги: люди часто навешивают на других ярлыки. Но эти ярлыки определяются системой ценностей или предубеждениями того, кто их дает, а не объективной информацией. Так что чужое мнение о вас — просто ярлык и вообще необязательно брать его во внимание. Мы не можем ничего поделать с тем, как нас воспринимают другие. Зачем тогда тратить силы на переживания?
А еще мы часто сами вешаем на себя ярлыки, не удостоверившись в их справедливости. Например, стесняемся людей на большом мероприятии — и сразу делаем вывод, что мы стеснительные по жизни. В итоге из пустяка вырастает целое негативное мнение о себе. Но оно неверно.
По-моему, если застенчивость определяется культурой, побороть ее можно, выбрав свои ценности самостоятельно. Например, вместо соревновательности и конкуренции можно поддерживать идеи об уникальности каждого и его праве на самовыражение. Мы сами можем решить, как относиться к себе и чужому мнению о нас.
Профессор психологии и руководитель Стэнфордского тюремного эксперимента спустя 30 лет пишет об этом книгу, анализирует события через призму времени и отвечает своим критикам. Он рассказывает о том, как эксперимент повлиял на него лично и на всю его последующую деятельность, как он применял его выводы на практике, расследуя реальные злоупотребления в реальных тюрьмах, и в борьбе с тюремной системой в целом.
Его посыл я сформулировала для себя следующим образом: будучи помещенным в благоприятную среду, которая поощряет доброту и гуманность, большинство из нас будет вести себя хорошо и гуманно. Верно и обратное: собачьи условия превратят нас в цепных псов. Ситуационные обстоятельства и Система имеют куда большее влияние на нас, чем нам кажется, и способны подавлять наши врождённые качества. Закинь нас с нашими айфонами в дикую среду или постапокалипсис, и от нашей цивилизованности не останется и следа. Но верно и обратное. Банально не только зло, но и добро. Герои тоже простые люди, и мы можем ими стать.
Минусы. Филип Зимбардо склонен к приукрашательству и созданию драматического эффекта. Это проявляется в излишне претенциозном стиле его текста. Если он хвалит себя, то не стесняется, если бичует свои пороки, то со всей яростью и страстью. Вот он тоном Андрея Малахова сообщает, что сейчас он расскажет, как его эксперимент едва не сорвался… и рассказывает, как полиция отказалась арестовывать «заключённых», чтобы все было как по-настоящему; хотя он и договорился заранее с начальником полиции, но того в нужный момент не оказалось на месте. Да, это нарушило бы планы эксперимента, но в крайнем случае они могли бы просто забрать своих заключённых из их домов сами (тех предупредили, чтобы они были дома), или отложить эксперимент на пару дней до возвращения начальника полиции, что, возможно, доставило бы кучу неудобств, но заламывать руки и рыдать, что «наш эксперимент чуть не провалился!» было, пожалуй, лишним. У них было бы куда больше проблем, если бы комиссия по этике отвергла бы этот формат эксперимента. Кстати, сегодня такой эксперимент провести совершенно невозможно как раз-таки по этическим причинам.
Но если пафос Зимбардо это полбеды, то недобросовестное отношение к данным, которые лежат за пределами его науки, меня сильно покоробило. Приводя количество жертв разных трагических событий 20 века, он сознательно или неосознанно использует неточные данные. Так, официально количество жертв Холокоста в Германии оценивается по разным подсчётам от 5 до 6 млн человек. Зимбардо говорит: «более 6 миллионов». Шестерка сохраняется, но это слово «более» завышает официально признанное количество жертв. Как будто 5 млн погибших не так чудовищны как 6 млн, или недостаточно красочны для презентации СТЭ. С некоторыми другими историческими цифрами он поступает также, я проверила лишь выборочно некоторые из них и была разочарована, поскольку не вижу в этом приукрашательстве никакого смысла.
