Ласло Краснахоркаи

Завистливо следят друг за другом, громко рыгают в тишине и — ждут. Ждут упорно, и твердо верят, что их кто-то надул. Ждут, затаившись, как кошки во время убоя свиней — а вдруг и им перепадет какая-нибудь кость. Они похожи на холопов в давние времена, у которых господин только что пустил себе пулю в лоб, и теперь они бродят вокруг его трупа, не зная, что предпринять

Дайте им хорошо истопленную комнату, миску с дымящимся паприкашем каждый вечер, и будут они счастливы, особенно если ночью под теплым одеялом обнаружат сочную соседскую бабёнку…

вечность абсолютной зависимости, и мы перед ними беспомощны, как ветки перед дождем

он признался себе, что его пятьдесят два легко ускользнувших года столь же незначительны на фоне великой борьбы за существование, как незаметен дым папиросы в пылающем вагоне поезда.

«Мы рождаемся на свет, — думал он, а в голове у него все еще гудело, — и живем как свиньи в хлеву, и как они, не знаем, к чему вся эта возня у кормящих сосков, для чего эта вечная борьба с ближними из-за кормушки или спального места».

Они знали, что никуда не уйдут, пока не наступит ночь (так как были уверенны, что госпожа Халич или школьный директор сидят у окна и внимательно наблюдают за тропой

таинственно покачивающемся посреди океана грязи. Ни птицы в застывшем от холода небе, ни шороха зверя в тишине, которая легла, как предрассветный туман ложится на землю, и только где-то вдалеке одинокая встревоженная косуля — словно дыхание трясины

зловещие следы скрытого за надеждой отчаяния.

Возьму в аренду хутор, чтоб был неподалеку от какого-нибудь цветущего города, и целыми днями буду держать ноги в тазу с горячей водой…»

стыд, гордость и страх.