О.Н. Крутилина

А может быть, и добрый хренодень.

Голос похож на папин — громкий, полный адского пламени, — но на папу он не похож. Папа был чистокровным колумбийским индейцем — вождем, — таким же жестким и сияющим, как ружейное ложе. Этот же парень — рыжеволосый, с длинными рыжими бачками и спутанными завитками волос, выбивающимися из-под кепки, которые давно пора подстричь, и он так же широк, как папа был высок, — широк в челюсти, широк в плечах и в груди, с широкой белозубой дьявольской ухмылкой, и он сильно отличается от папы

Тинг. Тингл, тингл, в ноги — дрожь. На кого ты стал похож. Гром гремит, земля трясется, поп на курице несется… тили-тили, тили-бом, бежит курица с ведром… один на запад, другой на восток, а третий — над кукушкиным гнездом…

Мне нравятся журавли, что летят над кукушкиным гнездом. Я люблю их, и я люблю бабушку, пыль в ее морщинах.

Этот мир… принадлежит сильным, друг мой, а сильный становится сильным, пожирая слабых. Мы должны признать это. Все должно быть так, и с этим не поспоришь. Мы должны принять это как закон природы. Кролики подчинились этому закону и признали волка сильным. В целях защиты кролик становится хитрым, напуганным и увертливым, он роет норы и прячется, когда поблизости оказывается волк. Он все выносит и продолжает жить. Он знает свое место

напуганным и увертливым, он роет норы и прячется, когда поблизости оказывается волк. Он все выносит и продолжает жить. Он знает свое место

И все это время Макмерфи смеется — он смеется над девушкой, над ребятами, над Джорджем, надо мной, высасывающим кровь из пальца, над капитаном, оставшимся на пирсе, и над мотоциклистом, и над ребятами с заправки, и над пятью тысячами домов, и над Большой Сестрой, надо всем. Он знает: ты должен смеяться над тем, что тебя тревожит, просто чтобы сохранить душевное равновесие, удержать мир, чтобы он окончательно не снес тебе крышу. Он знает: у всего есть темная сторона; что мой палец дико болит, и что его подружка поранила грудь, и что доктор потерял свои очки, но он не позволяет боли заслонить юмор, так же как не позволяет юмору заслонить боль.

Он знает: ты должен смеяться над тем, что тебя тревожит, просто чтобы сохранить душевное равновесие, удержать мир, чтобы он окончательно не снес тебе крышу. Он знает: у всего есть темная сторона;

Обогнавшая нас машина задними фарами осветила лицо Макмерфи, и я увидел такое выражение, какого он никогда бы не допустил, если бы знал, что его увидят… Смертельно уставшее, напряженное и отчаянное, как будто он хотел что-то сделать, но у него уже не оставалось времени…

Он знает: ты должен смеяться над тем, что тебя тревожит, просто чтобы сохранить душевное равновесие, удержать мир, чтобы он окончательно не снес тебе крышу.