Арик Кершенбаум

Но теория хаоса гласит, что в некоторых случаях, даже если изучить систему в сто раз тщательнее, точность предсказания повышается всего в десять раз. Можно вкладывать все больше и больше ресурсов в исследование сложной системы, но получать лишь незначительные результаты. Игра явно не стоит свеч. К счастью, у сложных систем есть и другие свойства, называемые эмерджентными: при невозможности сделать точное предсказание, как именно они себя поведут, все же можно представить себе это в общих чертах.

Но прежде, чем мы поставим вопрос, что такое интеллект, необходимо задуматься о том, зачем он существует. В своей основе интеллект связан с решением проблем, и это логично, поскольку способность животного решать проблемы, с которыми оно сталкивается, — признак, который, очевидно, мог бы поддерживаться отбором. В любом мире хватает проблем. Запасы энергии ограниченны, так же как пространство и время. Рассчитать, как лучше всего использовать эти ограниченные ресурсы, — проблема, а способность справляться с подобными проблемами может дать одной особи преимущество над другими. Например, амеба направляется к питательным веществам, ориентируясь на максимальную их концентрацию — скользя влево, если концентрация пищи выше слева, или вправо, если едой больше пахнет справа. Многим покажется, что подводить столь примитивное поведение под определение интеллекта — явная натяжка. Конечно, амебы никоим образом не «мыслят», у них просто нет мыслительного устройства вроде мозга. Однако поведение амеб говорит об их способности к тонкому различению внешних сигналов. Существо еще более примитивное, чем амеба, могло бы следовать еще более примитивному правилу: «Двигайся вперед, ешь все, что попадается на пути, никуда не сворачивай». Но амеба внесла усовершенствование; «вперед» — не обязательно лучший маршрут, ведь пища может оказаться и позади. Мир, в конце концов, непредсказуем. Одноклеточный организм дожидается, пока не ощутит концентрацию питательных веществ, и уже тогда определяет, в каком направлении двигаться. Этот вид «разумности», как и большинство типов разумного поведения животных (да и человека тоже), можно объяснить, не прибегая к таким понятиям, как «мысли» или «мыслительный процесс».

Однако если довести эти рассуждения до логического завершения, то придется утверждать, что люди на самом деле не умнее медуз — мы просто умные «по-разному». Для большинства людей это утверждение противоречит здравому смыслу; здесь по меньшей мере можно возразить, что люди выглядят умными в самых разных областях: мы используем логику, чтобы выстроить научную картину окружающего мира, создаем уникальные произведения изобразительного искусства и музыки, успешно используем наши социальные навыки для комфортного проживания в городах и странах с миллионным населением. В то время как чуть ли не все способности медузы можно описать словами «умение жить в море». Однако утверждение, что люди по определению умнее медуз, может породить своего рода порочный круг: если мы изначально исходим из предположения, что интеллект — это то, «что характерно именно для нас (людей)», то неизбежно окажется, что у нас его больше, чем у других животных. Поэтому более объективный подход — разобраться, появления какого типа интеллекта следует ожидать в ходе эволюции и почему, а затем вновь рассмотреть, как это качество распределено в нашей экосистеме.

Одна из главных причин разнообразия жизни заключается в том, что отличаться от большинства сравнительно одинаковых форм — зачастую уже преимущество.

способность ассоциировать определенные действия с определенным результатом почти наверняка является универсальным признаком интеллекта

Даже насекомые способны обучаться, несмотря на то что мозг у них крохотный. Недавно исследователи научили пчел «играть в футбол» — забрасывать миниатюрный мячик в «ворота» в обмен на вознаграждение в виде сиропа. Широкое распространение и разнообразие форм научения у земных животных — равно как и его очевидные эволюционные преимущества — наводят на мысль, что способность ассоциировать определенные действия с определенным результатом почти наверняка является универсальным признаком интеллекта. Если у инопланетных животных развился интеллект для решения инопланетных проблем, то у них должна была развиться и способность ассоциировать действие с результатом. Ассоциативное научение — так это называется — должно быть универсальным явлением.

Новокаледонские вороны — достаточно невзрачные птицы, обитающие на острове Новая Каледония (владения Франции) на юге Тихого океана. Они тоже изготавливают орудия — берут прутики и с помощью клюва придают им нужную форму, чтобы приспособить для извлечения насекомых из древесных ходов. Более того, недавно было обнаружено, что эти вороны обладают еще более удивительной способностью. Они умеют делать орудия для изготовления других орудий. В экспериментах (правда, в лабораторных условиях) птицы использовали короткую палочку, чтобы добыть более длинную, необходимую, чтобы добраться до пищи. Эти вороны умеют также делать выбор между орудиями, которые подходят или не подходят для их целей, и даже могут клювом придавать орудиям различные формы, в зависимости от характера поставленной перед ними задачи [69]. Мы не только не единственные, кто изготавливает орудия, мы даже не единственные, кто использует при этом технологии.

Многие виды певчих птиц обладают врожденной способностью петь, но, если выкармливать птенцов, не позволяя им услышать песни других особей, они вырастут, так самостоятельно и не научившись петь по-настоящему. Ясно, что пению они должны учиться. Некоторые виды способны на самые удивительные достижения песенной аранжировки, они запоминают мелодии огромной сложности, состоящие из сотен различных элементов. Когда я работал в Университете Теннесси, всякий раз по пути на работу я невольно останавливался послушать несравненные концерты многоголосого пересмешника. Эта птица имитирует песни десятков видов других птиц, если не целой сотни. Один самец может пропеть несколько колен песни странствующего дрозда, затем переключиться на пение голубой сойки, затем — каролинского крапивника, потом — поползня, и так до бесконечности. Подобное поведение не запрограммировано генетически — каждый самец заучивает песни тех птиц, которых он слышит поблизости, пока подрастает. Это, безусловно, впечатляющий уровень обучаемости, а значит, интеллекта.

Однако многие виды птиц обладают способностями к запоминанию и обучению, природа которых существенно иная. Некоторые птицы, обитающие в условиях теплого лета и холодной зимы, собирают пищу, когда она доступна, а затем прячут или запасают ее в различных местах, чтобы обеспечить себе ресурс на голодный сезон. Черношапочная гаичка, обитающая в Скалистых горах Северной Америки, может запрятать буквально тысячи сосновых семян в разных точках и затем, через несколько недель, забирать их поочередно. Удивительные возможности памяти, явно превосходящие человеческие. А изучение крохотного мозга этих поразительных созданий показывает, что, какие бы процессы ни происходили в их умишках, эти процессы совсем не похожи на те, которые задействованы при заучивании песен.

1980–1990-е гг. психолог Айрин Пепперберг, профессор Гарвардского университета, занялась главной проблемой, возникающей при исследовании интеллекта животных, — невозможностью спросить их, что они думают, — и подошла к этому с другой стороны, попросту научив Алекса говорить [73]. Причем не только повторять человеческие слова, но и понимать смысл простых предложений и общаться, ведя внятные, осмысленные диалоги на уровне пятилетнего ребенка. Результаты были ошеломляющими. В целом ряде строгих, тщательно контролируемых экспериментов Алекс не только смог правильно определить и объяснить наличие предметов, различных по цвету, форме и материалу, но и сосчитать их. Он не просто механически перечислял «раз, два, три», но определял количество показанных ему предметов, даже когда их признаки намеренно путали. Например, Алексу показывали поднос, на котором лежали: один оранжевый мелок, две оранжевые деревянных дощечки, четыре фиолетовые дощечки и пять фиолетовых мелков (обратите внимание, что форма, цвет и материал предметов частично совпадают). Затем его спрашивали: «Сколько фиолетовых деревяшек?» — и он давал правильный ответ: «Четыре». Разумеется, это замечательная возможность исследовать когнитивные способности животного напрямую, задавая ему вопросы, вот только выпадает она исключительно редко. И тем не менее это реальный пример животного, несомненно обладающего навыком счета. Но что это может рассказать нам об эволюции математических способностей на Земле?