Антуан Компаньон

Откровенная речь, подобно вину и любви, вызывает в ответ такую же откровенность» (III. 1. 9).

Я всегда откровенен, а это производит благоприятное впечатление и с первого взгляда внушает доверие. Непосредственность и правдивость своевременны и уместны в любой век, каким бы он ни был

Путешествия, как мне кажется, — дело очень полезное. Душа непрерывно упражняется в наблюдении вещей для нее новых и доселе неведомых, и я не знаю, — о чем уже не раз говорил, — ничего более поучительного для человеческой жизни, как непрестанно показывать ей во всей их многоликости столько других человеческих жизней и наглядно знакомить ее с бесконечным разнообразием форм нашей природы.

слова Екклесиаста «Per omnia vanitas» — «Всё суетно»; объединяя в себе библейскую и греческую мудрость, они суммируют мировоззрение автора Опытов.

«Произнесенные слова принадлежат наполовину говорящему, наполовину слушающему» (III. 13. 285)

Мой ум не всегда шагает вперед, иногда он бредет и вспять. Я ничуть не меньше доверяю своим измышлениям от того, что они первые, а не вторые или третьи, или потому, что они прежние, а не нынешние. Нередко мы исправляем себя столь же нелепо, как исправляем других.

Чтение, да и всякое образование вообще, Монтень сравнивает с перевариванием пищи. Уроки, как и еду, нельзя пробовать лишь кончиками губ, а затем проглатывать как есть. Их нужно медленно пережевывать и переваривать, чтобы они напитали своей субстанцией наши мозг и тело. Иначе организм их не примет, как негодную пищу. По мнению Монтеня, образование должно быть направлено на усвоение знаний: ведь ребенку нужно «приручить» их, преобразовать в собственные суждения.

Избранная Монтенем этика жизни — это еще и эстетика, искусство жить в красоте. Ловить момент — вот лучший образ жизни в этом мире: скромный, естественный, во всей простоте и полноте человеческий.

при его участии проходили переговоры между католиками и протестантами, между Генрихом III и Генрихом Наваррским, будущим Генрихом IV

В моде тогда был Макиавелли и политический реализм, который воплощала Екатерина Медичи, дочь Лоренцо II, которой посвящен труд итальянского ученого Государь. Королева-мать, вдова Генриха II, мать трех последних представителей династии Валуа, она приняла одно из самых гнусных решений эпохи — устроить резню Варфоломеевской ночи.