Рина Кент

Я замолкаю, когда смотрю на свой цветок лотоса, а он стоит на одном гребаном колене. Что за…?

— Эта сцена была нашим началом, каким бы не гламурным оно ни было. Как бы я ни боялся тебя и всего, что ты представляешь, я бы не хотел, чтобы было иначе. Ты самая чистая, самая страстная душа, которую я когда-либо встречал. Ты любил меня, когда даже я не любил себя. Ты собрал меня, когда я разваливался на части, и помогал мне собирать себя по кусочкам, пока я не стал тем, кем являюсь сейчас, — он лезет в пиджак и достает темно-синюю бархатную коробочку, а затем открывает ее, чтобы показать два кольца. — Я люблю тебя больше, чем можно описать словами, и для меня будет честью, если ты решишь провести со мной остаток жизни, чтобы я смог вернуть тебе хотя бы часть того, что ты мне дал. Николай Соколов, выйдешь ли ты за меня…

— Это не одно и то же. Эйден всегда смотрел на тебя так, словно ты его мир, и безжалостно преследовал тебя. Все, что Ксандер когда-либо делал, это отталкивал меня. Сначала это причиняло боль, потом превратилось в постоянную боль, а теперь я не могу дышать. Я хочу дышать, Эльза.

Вот тогда-то меня и постигает самое страшное осознание.

Я не мертва.

Слеза скатывается по моей щеке, когда я погружаюсь в эту реальность, в тот факт, что я прошла весь путь, но все еще не могу умереть.

Как я могу быть неудачницей даже в смерти?

— Я горжусь тобой.

— Я тоже горжусь тобой, Грин.

Слеза скатывается по ее щеке, и она быстро вытирает ее.

Я беру ее за подбородок.

— Эй, в чем дело?

— Просто я так долго ждала, чтобы услышать, как ты скажешь мне что-то подобное.

Я целую ее, вырывая слезу.

— С этого момента ты будешь слышать это все гребаное время. Ты моя, Грин, и я буду защищать тебя ценой своей жизни.

— Я тоже буду защищать тебя.

Его губы подергиваются, и это самое близкое к улыбке, что он предлагает, поэтому я выхватываю ее, запираю в уголке своего сердца с его именем на нем,

— Перестань преследовать меня. Я серьезно. Меня твои намеки не интересуют.

Он широко улыбается, как безумный маньяк под наркотиками. Может, он и правда под кайфом.

— А откуда ты знаешь, на что я намекаю?

— Ты не очень-то и деликатничал. Ответ – нет.

Мама воспитала меня в духе уважения к женщинам. Подбадривать их, а не унижать.

— Ты явно не в порядке.

— Нет, не в порядке. Мне одиноко без тебя, малыш.

Я подавляю улыбку.

— Мне показалось, ты сказал, что не хочешь видеть, цитирую, «мое гребаное лицо».

— Я солгал. Я всегда хочу видеть твое лицо.

Я запутался, Николай. Очень сильно. Ты должен радоваться, что уклонился от пули.

Я ненавижу себя. Почему бы и тебе ненавидеть меня?

А, ну да. Теперь ты тоже меня ненавидишь. Наконец-то. Поздравляю с пробуждением. Лучше поздно, чем никогда.

С ним что-то не так, и чем больше он это скрывает, тем яснее я это вижу. Но если я спрошу его об этом прямо, он просто отмахнется и спрячется за свои высокие стены. Или, что еще хуже, вернется к своим старым привычкам и сбежит.

Но я больше не могу этого выносить. Не могу смотреть, как он молча ломается и ничего не делает.