Алена Козлова

Раиса Первина (лагерь авиационного завода под Бременом): «Надзирательницы с капризами были. Иногда вроде ничего, а иногда могут кошку в лицо спящему бросить

Люблю я пиво, люблю я квас, а больше всех люблю я, Зоя, Вас

Среди «мирных советских граждан» на оккупированной территории оказались те, кто с самого первого дня был обречен на смерть. Это были евреи. Нередко их выдавали соседи, а полицаи участвовали в расстрелах.
Советская пропаганда впоследствии предпочитала об этом не говорить. Господствовала официальная установка: нечего выделять евреев, все советские граждане были жертвами нацистского режима

Среди «мирных советских граждан» на оккупированной территории оказались те, кто с самого первого дня был обречен на смерть. Это были евреи. Нередко их выдавали соседи, а полицаи участвовали в расстрелах.
Советская пропаганда впоследствии предпочитала об этом не говорить. Господствовала официальная установка: нечего выделять евреев, все советские граждане были жертвами нацистского режима.

И все равно чувство, что они дали себя вывезти, что не воспользовались возможностью убежать, не сопротивлялись, преследовало многих, особенно тех, кто был постарше, всю последующую жизнь. Такое чувство, по ее признанию, испытывала Евгения Савранская. В июне 1942-го ее из Кролевца, Сумской области, насильственно угнали в Германию: «Понимаете, выбить это из своей психики очень трудно. Меня убедили в том, что я виновата. Так я с этой виной и живу до сих пор».

«Добрый день, мои родные!!! 3/VI-43 передаю вам пылкий [...?] привет и желаю вам всего наилучшего. Сообщаю, что я жива и здорова, живу в малюсеньком городке между высокими горами. Куда ни пойдешь – всё на гору. Только сёла внизу и дорога, которая идет от села до села, ровная, а так кругом горы. Если выйдешь на гору, то, сколько видит глаз, горы и горы. Но нет и малюсенького кусочка необработанной земли. У каждого есть прекрасный сад, но не дома, а в поле или здесь, под горою. Дома нет огорода и колодца. Тоже много винограда, у моего хозяина нет. Когда выйду я на гору и смотрю вокруг, а в голове встает своя родная картина, и как хочется побыть в своей родной, простой хате. Как хочется слышать ваши родные отцовские и материнские слова. Сейчас хочу хоть читать ваши слова, а их нет. Одну открытку получила, и больше нет. Или вы не пишете. Я вам пишу часто. Пишите мне свои новости. С этим до свидания. Жму всем правую руку и целую вас. Привет всем родным. Ваша дочка».

«…Письмо маме и сестричкам, и шурину, и маленьким деткам их. Добрый день, мои дорогие родные. Я до сего времени жива и здорова, чего и вам желаю. <…> Я даже на работу и с работы хожу с полицаем, я ведь подневольная. Люба, я даже не знаю, есть ли люди, которые ходят на свободе, а ты пишешь, чтобы я выслала заказное письмо. <…> Люба, напиши мне, по какой причине забрали у вас корову. А то написано: забрали корову. А разве я могу догадаться, как и что. <…>
Мамочка, теперь напишу, что нам гораздо стало трудней. Мы уже работаем не 8 часов, а 10 часов. Уходим в 6 утра, приходим в 4 вечера. Работаем от темна до темна. Работа такая же. А если Текля дома, пусть она вам расскажет точно, какая работа.
Мамочка и Люба, очень-очень благодарна вам за карточку. Как посмотрю и вспомню, что уже скоро полгода, то обольюсь горькими слезами, выплачусь хорошо, пока сердцу легче станет, и снова возвращаюсь в страшную жизнь. <...>
На этом до свидания. Ваша дочка».

Анна Кириленко: «С девушками из Днепропетровска мы дружили, а с западниками у нас контакта не получалось. Они нас не любили, особенно ростовчан, считали, что мы все красные».

Многие наши собеседники, описывая эти настроения, подмечали, что немцы, будто опомнившись, стали всю вину сваливать на Гитлера: они, мол, простые люди и ни в чем лично не виноваты.

«Высылаю я вам на долгую память от вашей дочки Марийки, которая пребывает в Германии. Выслала я вам фото, мои дорогесеньки батьки и жду быстро ответа от вас. Вспомни меня, мама, на синем пороге, а я тебя вспомню в далекой дороге. Вспомни меня, мама, вечером присевши, а я тебя вспомню не пивши, не евши. И что я ни делаю, где я ни хожу, про вас я, родные, забыть не можу».