Алексей Сальников

Медленные киты покидают свои края,

Поскольку у них повсюду края свои,

Им говорят: осторожно, пески, буи,

Сети, они такие — да нихуя!

Приятно глядеть на покатые их бока,

Толкающие многочисленную волну,

Приятно тем, что среди всего бардака,

Всех этих волн, киты напоминают одну

И ту же бутыль или шелкового крота,

Или приятны тем, что знают, что красота

Совсем не в этом, а в знании, что вода

Заперта берегом, но не кончается никогда.

Бесконечные фото ребенка на фоне малины,

Собаки, забора, дороги, домашней скотины,

Словно посвящение чада куску земли

И тому неолиту, откуда сами взошли.

И неолит наступает по двум причинам —

Воля, недоступная в городе и мужчинам,

Во-вторых, дикость, естественная, как слух,

Потому что туалет на улице — повелитель мух.

И множество лет спустя — берег или поляна,

Все равно, грязная черно-белая четырехлетняя обезьяна

С ненавистью смотрит в фиолетовый объектив,

В одних каких-то жутких трусах, спасибо, что в них.

она успела сказать, что неловко есть мел вставными зубами, неловко пиздить глобусы из супермаркета, неловко пить водку без винегрета и т. д.

Еще пенсионный возраст подняли, совсем уже охуели, всё жрут и жрут и всё никак не нажрутся

Так все заболели и отпросились, – сказала женщина, – а я просто самая последняя осталась. В этом ничего хорошего нет, честно говоря, людей заражать. Вот вы у меня позавчера сигареты покупали, может, вы от меня заразу и подхватили.
Петрову было лестно, что продавщица его помнила, поэтому он стал всячески расшаркиваться и говорить, что нет, что не от нее, что он стал заболевать раньше, еще на работе.
Им почему-то так хорошо стало от разговора друг с другом, что продавщица поздравила Петрова с наступающим, а Петров сказал, что рано еще поздравлять, что он зайдет в киоск, возможно, неоднократно, и, чуть ли не кланяясь при каждом шаге, словно прощаясь с китайским императором, выпятился из киоска. Сумасшедших и их детей уже не было, Петров поискал глазами их яркие плащи и курточки, что легко вычленялись бы в окружавшей его белизне, но улица Посадская была просторна и редка людьми.

Но как раз к приходу миллениума сосед Петрова с первого этажа, запомнившийся Петрову тем, что раньше у соседа был кот, ходивший на унитаз, и клетка с белочкой в колесе, стал страшно пить, а в Новый год, собравшись упиться вообще в какую-то невообразимую дымину, затарился огромным количеством водки и пива и разбил и водку, и пиво как раз на ступеньках. Свежее пивное пятно оказалось сильнее, чем старое пятно крови, и на время перебило все запахи в подъезде, оставив только горьковатый запах хмеля, смешанный с запахом спирта.

прихожей горел свет, участковый врач из детской поликлиники сидела на полочке для обуви и застегивала длинный замок на втором своем сапоге.

Он видел много памятников, рассованных по городу, и думал, что сначала появляются такие вот, вроде тумбочек с головами, затем у них появляются руки и ноги, а в конце они все разрастаются до памятника Ленину на площади. Для Петрова такая эволюция памятников была настолько очевидна, что он даже не спрашивал у отца, так ли оно на самом деле.

Когда же Снегурочка все же вышла после того, как ее позвали три раза, и Петров увидел обычную тетку в голубом пальто, Петров решил, что она просто сидела где-то в туалете, и еще предположил, что она, может быть, просто глуховата, как его дед, которому нужно орать на ухо, чтобы он хоть что-то услышал.

Английский Петрова знала не очень хорошо, но сомневалась, что какой-нибудь убогий американский или английский писатель обладал бо́льшим словарным запасом, чем она.