Шимон Перес

решением лишь некоторых наших проблем. Самолеты, выстраивавшиеся в очередь на ремонт, больше напоминали экспонаты музея истории авиации, чем образцы современной техники; это была коллекция самолетов-пенсионеров со всего мира, которые не собирались взмывать под облака.

Для государства, насчитывающего менее двух миллионов человек, идея встать вровень с крупнейшими мировыми державами требовала дерзости, это уж точно

зачем все это, если не действуешь, если нет места ни риску, ни смелости.

На протяжении всей моей жизни многие люди (на многих языках) обвиняли меня в том, что я слишком оптимистичен, – в том, что у меня слишком радужный взгляд на мир и людей, которые его населяют. Я говорю им, что в конце концов и оптимисты, и пессимисты умирают, но оптимист живет с надеждами и счастьем, в то время как пессимист проводит дни в циничном и подавленном состоянии. Это слишком высокая цена.
К тому же оптимизм служит предпосылкой прогресса. Он дает нам вдохновение, в котором мы нуждаемся, особенно в трудные времена, и силы реализовать наши самые дерзновенные амбиции, вместо того чтобы запереть их в безопасной тишине нашей рассудительности.

Инструментами ему служили вера, упорство, стойкость и способность обучаться – меняться и расти. Но его самым искусным орудием всегда была надежда.

Инструментами ему служили вера, упорство, стойкость и способность обучаться – меняться и расти. Но его самым искусным орудием всегда была надежда.

У меня было безграничное воображение одиннадцатилетнего мальчика, но даже в самых смелых мечтах я никогда не думал, что окажусь в такой роли.

В Тель-Авиве я был аутсайдером, в Бен-Шемене стал популярен.

Его ответ был всегда одинаковым. «У меня три причины, – говорил Бен-Гурион. – Он не лжет. Не говорит плохо о других людях. И если стучит в мою дверь, обычно это означает, что у него появилась новая идея»

все же я знал, что мы никогда не добьемся великих результатов, если позволим скупости стать препятствием на пути дерзких замыслов.