Елизавета Кузнецова

Сегодня эта мысль может показаться абсурдной, досужим вымыслом озабоченного человека. Но наглядное подтверждение Стайнберга снимает все вопросы. Опираясь на тексты и изображения, он показывает, какой почти что культ гениталий Христа царил в эпоху Ренессанса, как ostentatio genitaliа [35] оказалась в центре множества картин, и каким образом религиозное ханжество XIX века и появившаяся тогда манера зарисовывать или стирать шокирующий половой орган на старинных картинах и фресках лишили нас правильного понимания этого вопроса. Ведь в некоторых случаях, к примеру, речь могла идти о суевериях, связанных с почитанием полового органа Иисуса (к нему обращались с просьбами о мужской плодовитости, защите и т. д.). Причем это суеверие поддерживали и богословы.

Брейгель не довольствуется одним лишь заимствованием цвета одеяния. Он явно отдает дань уважения предшественнику, вверяя чернокожему королю подарок, представляющий собой роскошную отсылку к изобретению Босха. Еще один подарок «в стиле Босха», и без сомнения значимая деталь, — Брейгель подписывает картину прямо под величественным силуэтом волхва, как это сделал Босх более полувека назад. Таким образом, под видом эволюции фламандской живописи и под прикрытием итальянской композиции, Брейгель возвращается к тому источнику вдохновения, где чернокожий и его взгляд были носителями высочайшей духовности и свидетельствовали об универсализме христианской веры, или, говоря словами той эпохи, всеобщности рода человеческого. Как подчеркивает Жан Девисс [41] (если только это не слова Мишеля Молла [42]), «Поклонение» Босха «в отличие от тысяч других, на которых запечатлено прогрессирующее незнание Африки, свидетельствует об открытии иного пути, о возможности, которой Запад так и не смог воспользоваться».

Скажу лишь одно: поскольку Магдалина не является ни Евой, ни Марией, но похожа на обеих, она соединяет непорочное с порочным, чистое с нечистым. Она есть дорога, путь, врата, всё, что пожелаете, и она позволяет дочерям Евы стать дочерями Марии. Если Магдалина способна на такое, значит, она сама резко изменилась, увидев Иисуса с его грязными ногами. Ради спасения она не ждала, как Ева, пока Он придет за ней в Чистилище и выведет оттуда за руку. Ей стоило только измениться, отказаться от жизни дочери Евы, и она тут же была спасена. Ее мгновенно простили, ей отпустили грехи еще при жизни, без малейшего сомнения. Это хорошая ролевая модель. Когда есть Магдалина, женщины знают, на чем остановиться и как поступить. Честное раскаяние, жизнь без секса, но с горькими слезами, и тогда все пойдет к лучшему в лучшем мире.

Не очень-то смешно, правда? Но для них все это того стоило — в конце концов прежняя грива Магдалины внушала им страх. Ее перемена обращена ко всем женщинам, ко всем Магдалинам, чтобы благочестивые апостолы могли спать спокойно. Я преувеличиваю?

И он также не может поцеловать собственное отражение в фонтане — ни поцеловать, ни потрогать. Он теряет его, оно теряется. Нарцисс — изобретатель живописи, потому что он создает образ, которого желает, но не может и не должен его касаться. Его без конца раздирает желание поцеловать изображение, и необходимость держаться на расстоянии, чтобы его рассмотреть. Именно такую эротику в живописи изобретает Альберти, и ее же изображает Тициан в Венере Урбинской.

Но вам вновь удалось добиться своего: вы обошли неудобные моменты и лишили своеобразия редкое явление, обратившее на себя ваше внимание. Ваша иконография выполнила свою задачу — раздавила улитку. Она больше не мешает. Бесспорно, иконографы своего рода пожарные в области истории искусства: они всегда там, где нужно унять фантазию, потушить огонь, который мог бы спровоцировать ту или иную аномалию, а иначе вам пришлось бы в нее всмотреться и признать, что не все так просто и очевидно, как вам того не хотелось бы.

Зеркало, в отличие от двойного портрета на том же месте, превратило королевскую чету в своеобразное начало и конец картины, ее источник — то, что, как предполагается, рисует изображенный на картине художник, и ее направление — потому что взгляд изображенных на картине фигур обращен туда, где находится королевская чета, судя по ее отражению в зеркале. Идея художника проста, великолепна и, кроме того, не требует глубокого умственного напряжения.