И после первого ощущения её физической близости я знал уже с совершённой невозможностью ошибиться, что этого я не забуду никогда и что, может быть, это будет последним, о чем я вспомню, умирая. Я знал это заранее и знал, что, как бы ни сложилась моя жизнь, ничто не спасёт меня от непоправимо-тягостного сожаления об этом, потому что все равно это исчезнет, поглощённое смертью ли, временем ли или расстоянием, и внутренне ослепительная сила этого воспоминания займёт в моем существовании слишком большое душевное пространство и не оставит места для других вещей, которые ещё, может быть, были мне суждены.