первая ее мысль – едва она поняла, что произошло, – была не скорбь о своем учителе, Дэвиде Драмлине, раздавленном у нее на глазах, не удивление, не благодарность – ведь Драмлин отдал за нее жизнь, – и не беспокойство о недостроенной Машине. Колоссальным звоном в голове отдавались слова: «Теперь лечу я, теперь им придется послать меня, больше некого, я лечу!».