Человек–люди–культура. Starter Kit

«Мой страх смерти больше твоего и встает чаще»: колючее эссе Джулиана Барнса «Нечего бояться», книжка с крылатым скелетом – это высокоградусная настойка трезвости. Барнс объясняет, что время оптимистической трагедии прошло. Формула «жестоко страдал, но попал в рай» больше не работает. Время такое – истощенная вера соседствует с бодрым неверием. В этом контексте разговоры о смерти равняются разговорам о бессмысленности жизни – то есть становятся некомфортными и неприличными. Шостакович знал, что делать искусство из смерти и о смерти «все равно, что утирать нос рукавом». И однажды вытер –написав четырнадцатую симфонию. По ходу чтения вспоминается бесстыжий проект The Darwin Awards – хроники глупых смертей (это они увековечили истории пьяных дровосеков, жертв «слабо?», невезучих заклинателей змей и неосторожных паркурщиков). Итак, когда нет веры древних и мужества древних, остается смех, но смеяться над смертью сегодня неприлично. В наше время перестали говорить о смерти и заговорили о бессмертии (читая Барнса, понимаешь, почему в культурном пространстве развелось так много вампиров). Современные исследования подтвердили – вид на кладбище из окна квартиры способствует долголетию. Философия Барнса, альтернативная той мудрости, что принято скрывать в «непостижимых умствованиях и недосягаемой утонченности», говорит о смерти легко: люди просто не соответствуют грандиозной идее вечной жизни, некоторых от бессмертия и вовсе тошнит – как от искусства (таков синдром Стендаля – последствия столкновения обывателя с концентрированной красотой. Описан в 1979 флорентийским психиатром на примере сотни болезненных туристических контактов с местными сокровищами искусства). Что же делать? Только стильно умереть. Но и тут Барнс разочаровывает – у тех, кто больше всего боялся смерти, красиво умереть не получилось. Даже знаменитости не застрахованы от встречи с малограмотным гравировщиком, который вместо Ford Madox Ford высечет Ford Mad Oxford. Вот и Тулуз-Лотрек умер со словами «Старый ты мудак!», потому что в последние минуты отец не с ним прощался, а ловил в палате мух. Обнадеживает только одно – мозг хоть и приобретает кремовый оттенок и теряет по 2% веса каждые десять лет после пятидесяти, способен к высшей интеллектуальной деятельности до самого конца.

В каждом правильном детстве были такие заношенные слова: «А если бы другие с девятого этажа стали прыгать, ты бы тоже прыгнул?». Мамы интуитивно знали, где поставить акценты. В 60-е, в поисках причин, побудивших обычных людей совершать преступления против человечности и другие подлые поступки, Милгрэм и его коллеги по Йельскому университету провели серию социально-психологических экспериментов. Результат напугал даже циников: по просьбе авторитета (руководителя университетской лаборатории) 65% американцев наказывали невинных людей разрядами электрического тока, увеличивая мощность с 15 до 450 вольт. Не больше 5 человек из 40 в каждой выборке тормозили на 300. В Европе, Южной Африке и Австралии готовность подчиняться оказалась еще выше, а в Мюнхене достигла 85%. Въедливый авторский анализ позволяет понять, почему сегодня симпатичные бренд-менеджеры элитного алкоголя и дешевых сигарет спокойно относятся к заданию предельно омолодить ЦА. Готовность подчиняться ценностям социальной организации — результат эволюции. Тысячелетиями субординация и смирение были лучшими стратегиями выживания. Школьная, университетская и корпоративная иерархии активируют древний ген повиновения, продолжая дисциплинировать современного человека. Десятилетиями. Изменяя сценарий эксперимента, чтобы оценить разные факторы, Милгрэм доказал: даже интеллигентные и добродушные люди, действуя в рамках иерархической структуры, не склонны к нравственной критике требований начальства. Разделение труда отключило интерес к полной картине происходящего, а следом и чувство ответственности за свой «вклад». Вооружившись выводами Стенли Милгрэма, можно, наконец, вникнуть во все нюансы проблемы рабского подчинения, развернутой в пасмурной кинотетралогии Александра Сокурова. Не менее важное достижение исследования — компрометация мифа о скрытом садисте: только один участник эксперимента наслаждался страданиями жертвы. Другие испытали капитальный стресс — следствие резкого конфликта личных ценностей и ситуационных факторов: исполнители стремились свернуть эксперимент, но чувство неловкости и давление обязательств, добровольно принятых на себя во имя науки, были сильнее совести. Прекрасная книга Милгрэма объясняет, в каких ситуациях верность долгу, дисциплина и самопожертвование могут принести вред. Фрагменты интервью помогают понять, почему в воображении все мы герои, а на деле никак не можем соотнести свои ценности с контекстом и поступить гуманно. в качестве бонуса доктор собрал список «цементирующих» насилие факторов и посоветовал развивать профилактическую привычку к личной ответственности. Эксперимент обнаружил важную деталь— самые «непослушные» (и по факту человечные) участники винили в происходящем себя, а не соседа. Очень рекомендую. Еще лучше – читать вслед за фильмом «Экспериментатор» (2015).

«Я ни за что не променяю мою яичницу с ветчиной на меню, в котором тьма опечаток». Я не набоков – могу мириться с опечатками и навязчивой печатной машинкой (вместо пишущей) ради ценных фактов, цитат и других безумных деталей для какого-то своего умозрительного пазла, астрономического и далеко незавершенного. Таких элементов неожиданно много в очередном издании книги Мейсона Карри ‘Daily rituals. How artists work’ – авторское название вполне соответствует тексту, в отличие от продающего русского – «Режим гения: распорядок дня великих людей». И это важно – Карри пишет не только о пыльных гениях вроде Эйнштейна, Моцарта и Теслы, но и менее редких, но однозначно талантливых и неординарных людях, вроде Бакминистера Фуллера. В списке из 161 имени немало взрослых современников, заставших интернет, – например, Дэвид Линч, Том Стоппард, Харуки Мураками, Марина Абрамович и Герхард Рихтер. Самый приятный вывод исследования – «чтобы быть продуктивным, не обязательно очень много работать…». С Сартром были согласны Рахманинов, Стравинский, Дарвин, Манн, Миллер и даже Гёте – уделяли творчеству от 2 до 4 часов в день, сразу после сна. Остальное время тратили на повседневную рутину (в том числе письма и чтение). К концу жизни Генри Миллер подытожил – «все написанное вечером никуда не годится». Второе – подавляющее большинство лучших людей поднималось с кровати между 4 и 7 утра, чтобы в полном уединении и тишине кабинета, лесной хижины или стеклянной будки на крыше (Гюго) работать до полудня. Многие доплачивали слугам за безжалостную назойливость в попытках разбудить их тела-кочерыжки. Такое решение – результат многолетних наблюдений за состоянием своего сознания: изобретательность, блеск и остроумие даже у сов проявляляются по утрам. Меньшинство – ранимые и неровные, как Кафка или Пруст, и/или же богемные, как Пикассо и Фицджеральд, – писали по ночам. очевидно, оба режима – «дисциплинированного протестанта» и «распущенного европейца» способны принести великие плоды. Главный секрет – регулярность и интенсивность, автоматическая привычка создавать, не ожидая вдохновения. Третье – нельзя сказать, что у гениев прошлого было больше времени в отсутствие интернета и телека – Моцарта и Стравинского постоянно звали на обеды, переходящие в ужины, а Эйнштейну и Канту приходилось преподавать. Биограф Гюго Грэм Робб сформулировал тогдашнюю идею социального долга: «в ту пору выдающимся людям полагалось иметь приемные часы, словно они были общественными заведениями». Не имея возможности проверить фейсбук, гении прошлого много курили. Иногда непрерывно. Четвертое – последствия сидячего образа жизни нашим гениям угрожали не меньше. Возможно поэтому многие предпочитали творить, читать, думать, лёжа на диване или стоя – за любимой старинной конторкой, как Хэмингуэй, или разложив листы на поверхности холодильника – так работал двухметровый Томас Вулф. Но это все общие выводы, самое прекрасное – представленная в книге коллекция частных странностей: Набоков любил охотиться на бабочек на склонах Альп, иногда пробегая 25 километров, Патрисия Хайсмит (автор «Талантливого мистера Рипли») больше кошек любила улиток и перевозила своих питомцев во Францию контрабандой – в лифчике, чтобы обойти запрет на ввоз, Томас Гоббс перед сном, уже в кровати, распевал эстрадные песенки и был уверен, что именно это упражнение помогло ему дожить до 91, а Тесла маниакально вычислял объем каждого блюда, поданного ему в любимом ресторане гостиницы Валдорф Астория, иначе не мог притронуться к еде. Удовольствие.

Одна из тех книг, которые не стоит откладывать на завтра. Одиночество как образ жизни вдруг перестало быть маргинальной субкультурой. Массовое решение жить в одиночку активно меняет социальную ткань западных мегаполисов: в центре обустраиваются квартиры–студии, городские окраины зарастают компактными таунхаусами (1 человек + животное), развивается новая ресторанная дисциплина – места со столиками на одного, в богемных районах, где цветет культ индивидуальности, повышается концентрация баров и галерей, а старые отели трансформируются в дома-коммуны для young adults. Текстов о тенденции solitude за рубежом уже много, но исследование Кляйненберга – единственное из переведенных на русский (что очень здорово). «Жизнь соло» – важная и своевременная работа: Кляйненберг не призывает бороться с одиночеством, не критикует личный выбор своих респондентов (в том числе sinks – single income, no kids), лишь представляет и объясняет факты: одинокие – новое большинство, тренд, характерный даже для развивающихся стран (вроде Китая, Индии и Бразилии). Попытки остановить эту культуру неэффективны и порой нелепы – невозможно повернуть вспять урбанизацию, рост уровня образования женщин, развитие культа творческой индивидуальности и прочие глобальные явления, побуждающие людей выбирать одиночество. «Жизнь соло» – на удивление адекватный и свободный от стереотипов междисциплинарный анализ разных аспектов одиночества на основе трехсот глубинных интервью с людьми разных возрастов и статусов, а также статистики и исследовании опыта проектов, инициированных одиночками в поддержку своих прав. Несмотря на то, что в фокусе исследования в основном американское общество, тренд одиночества сегодня характерен для любого многомиллионного города. В русском издании нет ссылки на Россию, но наша статистика демонстрирует не менее серьезный рост одиноких. Знакомство с культурой ограниченной ответственности, которую провоцирует плотная городская среда, идеей второй юности, феноменом константно-частичного внимания, вызванного глубоким погружением в социальную жизнь онлайн, точно не будет лишним. Читая, интересно представлять себе резкий разворот в сторону одиноких рекламы, развлечений, туризма, искусства, производства бытовых товаров и других сфер в самом ближайшем будущем. Несмотря на слегка неаккуратный перевод, книга Кляйненберга помогает понять множество важных инсайтов. Leave me alone – оказывается, даже пожилые люди предпочитают жить одни, если хватает денег. Как-то щекотно осознавать, что столько людей живут на Земле отдельно друг от друга. Вот почему причины, последствия, преимущества и недостатки такого положения дел очень важно изучить объективно, оставив за скобками инерционный негативный контекст. Как минимум, опыт Стокгольма, столицы одиночек, показывает, что время, проведенное наедине с собой, позволяет сохранить энергию, нагулять аппетит социального общения (такая профилактика в итоге оздоравливает жизнь коллектива). Все, кто жил в коммуналке советского типа, где соседей не выбирают, сразу поймет, о чем речь. Кляйненберг вовремя объясняет – только от трезвого отношения к тренду одиночества зависит, к чему он приведет. а вариантов масса: от тотальной изоляции до беспрецедентного всплеска культурной жизни

Очень важный текст для тех, кто всерьез задумывается о феномене толерантности и её современной липкой ипостаси. Норберт Больц объясняет, почему опасна мания равенства, когда закончится зависть, по какому критерию общество делится на два лагеря и почему выгодно уважать талант. «Почти всё для почти всех как бы становится лучше. Но это не так, параллельно с этим усиливается поляризация общества. Бедным становится лучше, но по отношению к богатым они беднеют. Сравнение делает людей несчастными. В мании равенства кроется величайшая опасность современной демократии, а именно готовность скорее согласиться на равенство в рабстве, чем неравенство в свободе. Культура может быть представлена только как система различий, а гуманность – только как дифференциация».

С одной стороны, — 1300 страниц, с другой, — одна из самых нескромных, искренних и пронзительных книг, которые мне посчастливилось встретить. Прежде всего, это 20-летняя рефлексия о душе и жизни в 1913, книга, не завершенная в разгар Второй мировой. Одна цитата, все скажет за меня: «Такой социально навязчивой идеей давно стало подобие сверхамериканского города, где все спешат или стоят на месте с секундомером в руке. воздух и земля образуют муравьиную постройку, пронизанную этажами транспортных магистралей. надземные поезда, наземные поезда, подземные поезда, люди, пересылаемые, как почта, по трубам, цепи автомобилей мчатся горизонтально, скоростные лифты вертикально перекачивают человеческую массу с одного уровня движения на другой; в узловых точках люди перескакивают с одного средства передвижения на другое, всасываются и подхватываются, без раздумья, их ритмом, который между двумя разражающимися громом скоростями делает паузу, маленькую пропасть в двадцать секунд, торопливо обмениваются несколькими словами в интервалах этого всеобщего ритма. вопросы и ответы пригнаны друг к другу, как детали машин, у каждого человека есть строго определенные задачи, профессии собраны в группы по определенным местам, едят на ходу, развлечения собраны в других частях города, и опять же в каких-то других стоят башни, где находишь жену, семью, граммофон и душу».

Антиутопия Филипа Дика о предполагаемой победе фашизма. Вопрос «Каким стал бы мир, если бы нацисты выиграли вторую мировую?» время от времени звучит до сих пор. В романе Дика Германия и Япония делят мировое господство, Вашингтон уничтожен атомной бомбой, славяне зарезервированы где-то в степях Монголии и могут заниматься лишь скотоводством и охотой, а негроидная раса на африканском континенте уничтожена вовсе. Сталин казнен в 1949, а Гитлер медленно умирает от мозгового сифилиса, как когда-то Ленин. Немцы осваивают космос, а Япония оказывается технологически отсталой (горизонтальная экспансия — оккупация Калифорнии – и строительство водородной бомбы для защиты шаткого альянса с Рейхом абсорбируют все ресурсы империи). Пока «Люфтганза» строит пластмассовые пассажирские ракеты, японцы занимаются коллекционированием довоенного американского масскульта и курят папиросы с марихуаной марки «Страна улыбок». Внешнее благополучие Германии успешно маскирует источник будущего упадка: чистокровные арийцы страдают от кровосмешения – генетические дефекты проявляются уже в поколении 60-х, но лишь устраняются физически. О потенциальном оздоровлении генофонда за счет представителей других рас не может быть и речи – вид на жительство в нацистском штате Нью-Йорк можно получить лишь по итогам расовой аттестации – контрольных замеров черепа и вычисления пропорций тела, проверки соответствия цвета глаз, волос и кожи арийской нормативной вилке. Душный быт альтернативного Сан-Франциско в романе Дика наполнен множеством любопытных деталей, сформировавшихся на стыке противоположно заряженных культур за 15 лет оккупации. Поддерживать волю к жизни калифорнийцам помогает философия айкидо и мудрость «книги перемен». Спасти мир от ядерной катастрофы по классической формуле антиутопий может только герой-дивергент. Слегка неожиданно для 1962 таким агентом становится женщина. Её альтруистические поступки, незаметные в масштабах прогрессирующего зла, гармонизируют Вселенную. Автор романа называет способ ее мышления «неестественным» – обладательница unnatural mind не выбирает сторон, но и не сохраняет нейтралитета. В новых ситуациях Джулиана часто действует нерационально, доверяя своей интуиции, тонко настроенной на гуманистические ценности (будто бы одинаково согревающие космос во всех параллельных мирах).

Непревзойденная в своем отрезвляющем потенциале книга Георга фон Вальвица «Мистер Смит и рай земной» — не просто ликбез по экономике. Это прикладная философия для каждого из нас, в том числе тех, кто размышляет над феноменом интеллигенции и сопутствующими симптомами — аллергией на триколор, хронической неспособностью к практическим действиям, менталитетом саранчи, бычке и его пожизненном крючке.