Толстые романы, которые вы постоянно откладывали

Лев Данилкин: «Последний — то есть крайний, конечно, № 4 — том-вулфовский портрет современной Америки. Действие разворачивается в Майами (иммигрантский — в теории — плавильный котел; на самом деле — место, где идет война всех против всех; русские олигархи входят в базовую комплектацию); главный герой — коп, чьи должностные обязанности не всегда совпадают с интересами его диаспоры. Отпраздновав 80-летие, Вулф по-прежнему злоупотребляет восклицательными знаками — зато так и не потерял способность обнаруживать ситуацию-ключ, вроде бы случайную (но на самом деле неизбежную: кто чего боится, то с тем и случится), которая запускает цепную реакцию событий; событий, по которым понятно, как устроено и как работает — именно сейчас, в конкретную историческую эпоху — общество».

Варвара Бабицкая: «За десять дней до конца Первой мировой лейтенант дʼОлнэ-Прадель, разорившийся аристократ, который рассматривает войну как средство обогащения и восстановления своего социального положения, поднимает солдат в атаку, чтобы ценой больших человеческих жертв взять никому не нужную высоту 113 <…>. Леметр невероятно элегантно соединяет комический и изобретательный механизм детективного сюжета с гуманистическим пафосом, изображая войну как «морально-патриотическую», а на самом деле циничную и коммерческую по существу перегруппировку мертвецов — настоящих, будущих и даже бывших. Нам, с нашими недавними анонимными грузами 200, захороненными по углам, этот образ не нужно объяснять: в конечном счете от исторических параллелей никуда не деться, а обобщения таки оказываются универсальными».

Лев Данилкин: «Озадачивающая — сатирическая? как посмотреть, но черный юмор там точно есть — антиутопия про обычного человека, который по заданию некоей американской миссионерской организации улетает на планету Оазис проповедовать Слово Божье, — и все бы хорошо, только вот не факт, что эмбрионоподобные оазианцы видят в нем того, кем он сам себе кажется; Библию они называют «Книгой странных новых вещей»; да и на Земле, судя по письмам от жены, происходит что-то неладное; «Теско» — и тот закрыли. Может, вообще не возвращаться? Что-то такое мог бы придумать, пожалуй, Филип Дик — в четыре руки с какой-нибудь Исабель Альенде».

Лев Данилкин: «Колоритный, густой 600-страничный роман про постсоветского индиану джонса — честного археолога, трагическим образом вынужденного работать и жить в путинской России в рамках бюрократической эпохи: все продается и покупается — даже прошлое. Время от времени главный герой впадает в галлюцинаторный транс — и созерцает картины в духе кольриджевского «Кубла-хана» (тени забытых предков тоже, что характерно, беседуют на актуальные темы: «Тоскуешь по кумысу?» — «Никогда не отказывался от доброй чарки»). Полевые наблюдения за падением нравов позволяют протагонисту вынести своим современникам убийственный диагноз («пустая прослойка»); и даже обнаружение уникального памятника домонгольской архитектуры вряд ли способно спасти сгнившее в ХХ веке до корней общество».

Лев Данилкин: «Новый большой — шесть с горкой сотен страниц — роман от автора «Географа», «Золота бунта» и «Блуды»; тоже исторический — ведь 2008-й уже почти и не виден в зеркалах заднего вида. История про инкассатора из города-миллионника, захватившего в автомобиле 140 миллионов рублей — обставив и подставив своих бывших товарищей по афганской войне. Читается по-ивановски; «домик Неволина уже охватил высокий воротник пламени — будто на боярской шубе»; ух ты. Но роман — перед нами тот редкий случай, когда сам автор, еще до того как читатель очухается, успевает вскарабкаться на табуретку и продекламировать микроэссе о том, почему следует довериться именно ему в мире, где торжествуют графоманы и халтурщики, — «не про деньги и не про криминал, а про ненастье в душе…» Так его! Иванов знает, что мужика не боярская шуба греет, а цеп: «Про отчаянные поиски причины, по которой человек должен доверять человеку в мире, где торжествуют только хищники». «Содержит, — сотрудники издательства тоже улучили момент вставить ногу в дверь, которая вот-вот захлопнется, — нецензурную брань». Что ж — youʼve been warned».

Анастасия Завозова: «Для многих литературоведов этот роман стал той самой заветной «желтой книгой». Байетт пишет плотно, медленно, осязаемо и не только о любви, но и о любви к литературе, оборачивая все при этом в захватывающую сюжетную обертку. История любви двух реальных викторианских поэтов — Роберта Браунинга и Элизабет Барретт — тут завернута в увлекательные сюжетные фантики из потерянных писем, бретонских сказок, пропавших детей, моллюсков и легенд о фее Мелюзине. История любви двух наших почти что современников — Роланда и Мод — завернута в куда более близкую нам тоску не только о родной душе, но и о доме, где будут прохладные белые простыни, мягкие зеленые ковры, книги, покой и воля».

Алексей Цветков: «Пересказывать сюжет «Садов» довольно бессмысленно, потому что это не столько роман о судьбе необычных людей на фоне больших идей, сколько, наоборот, история идей, создающих людям нетривиальную мимику и осанку в течение трех последних поколений. Этих героев невозможно понять просто из собственного элементарного опыта. Идеи делают их действующими лицами. Идеи получают свою материальность в истории через их жизни и смерти. Именно поэтому хронология событий игнорируется. Автор прыгает во времени, выстраивая простую схему в трех поколениях американских леваков и сочувствующих: тезис (старые левые 1950-х) — антитезис (новые левые 1970-х) — синтез (нынешние бунтари эпохи «Оккупай Уолл-стрит»). <…> Легко рифмуя темы — мечта о социалистическом бейсболе в капиталистической стране, бесценный опыт христиан-квакеров в деле уклонения от армейского призыва, метафизика золота и диалектика товарной формы, — он задается навязчивым вопросом: «Почему те, кто казался этичнее других, проиграли? Что такое их «левизна»? Эмбрион далекого будущего? Игра политического воображения? Один из стилей жизни, допустимый в демократической стране? Место для начитанных неудачников с претензиями на власть?»

Лев Данилкин: «Британский Букер» 2013-го запомнился тем, что его дали самой молодой за всю истории премии (двадцативосьмилетней) писательнице — за самый крупнотоннажный роман, когда-либо получавший Гран-при. 1866 год, дикое побережье Южного острова Новой Зеландии; золотая лихорадка, много странных людей, опиума, оружия; три преступления — которые пытаются разгадать 12 человек, от священника до туземца-маори. Да, «Расемон» — а еще стилизация, иногда на грани пародии, под викторианский роман. Траектории действующих лиц — астрологические данные структурируют текст — связаны с подлинными траекториями небесных тел. Крупная вещь — напоминающая о работах Йена Пирса, Мишеля Фейбера и Сюзанны Кларк; и, разумеется, дело не только в толщине тома, но и в классе писателя. Если не главное — то уж точно одно из важнейших событий в переводной литературе 2015 года».

Анастасия Завозова: «История становления Техаса, бандитских и пограничных войн, передела территории и развития крупного американского нефтяного и сельскохозяйственного бизнеса — да и всей Америки — в трех лицах. Филипп Майер изначально задумывал рассказать эпическую историю Техаса на примере шести-семи персонажей, но в результате ограничился тремя представителями семейства МакКалоу: вскормленным команчами мальчиком Илаем, который, научившись у них мастерски снимать скальпы, будет продолжать делать это и в бизнесе, доживет до ста лет и умрет нефтяным магнатом; его сыном Питером — честью и совестью семейства МакКалоу, который будет всю дорогу переживать и пережевывать грехи отца, и правнучкой полковника — Джинни МакКалоу, которая в деловой хватке и безжалостности еще может посоперничать с полковником».