Дукалис

“Принесла вам небольшую, но хорошую книгу. Изучая творчество Эрнста Неизвестного, автор дает представление о художественной традиции Р, а также месте скульптуры в системе искусства.
Что касается первого, пересечения с современностью можно найти в описании противостояния академии и независимых творцов. Если в течение нескольких лет после 1917 года художники служили государству и идеям перемен по своей инициативе и с свободными руками, то к 30м годам их вновь взяли на контроль Союз художников. Интересно разобрано, как Фальк, Кончаловский и Тышлер смогли сохранить относительную независимость — многие публичные творцы и деятели сегодня уверена почувствуют к ним симпатию и понимание.
Книга написана в 1968 году, что определенно нужно учитывать. Однако мысли автора о внедрении идеи ценности искусства и возможности приобщиться к нему, вопреки индивидуальным невзгодам, мне кажется релевантной. Привилегированность от возможности быть духовным, посещать выставки и спектакли отчасти компенсировала людям материальные лишения, которые им приходилось терпеть. Сегодня речь идет, конечно, не о картинах и выставках, но настроение, думаю, вы уловили.
Большой плюс книги — анализируя одного художника и его работы, автор обращается к разным пластам культуры от философии и поэзии до истории. Это позволяет составить более объемное представление о предмете.
После прочтения вы наверняка почувствуете актуальность работ Неизвестного сегодня. Для меня они всегда ассоциировались со стойкостью, превозмоганием и метаморфозами, которые мы и наши тела проходят в течение жизни. “Его отправная точка — смерть; что из-за этого он особенно остро осознает упорство жизни; что это упорство создается и поддерживается постоянной способностью вбирать в себя противоречия и приспосабливаться к ним”.
Нравится мысль, что в некоторых работах образы оберегают будущее место для идей: и ведь правда, одно из благословений искусства в том, на мой взгляд, что даже выражая и сохраняя ожидания времени, в котором оно создано, в нем всегда остается места для переосмысления.
Как вы поняли, горячо советую, прочитаете за день и будете довольны. А еще чуть больше будете понимать про иконы и передвижников!”

“Дочитала «Интернет животных» Александра Пшеры. Впечатления противоречивые, описать их можно академической метафорой: обзор литературы хороший, исследование и выводы — неоднозначные.
Части книги, посвященные разбору кейсов и философскому обоснованию мыслей автора читать интересно. Возможно потому что, я со многим согласна. Например, с мнением, что
«Назад к природе!» в последние несколько десятилетий это единственная убедительная антитеза непреклонному ускорению ритма экономики и трудовой деятельности.

«Природа» — это последнее из возможных возражений строгому порядку вещей или даже тому, что в прежние времена называли судьбой.
Для кого-то забота о ней или представления о заботе схожи с религиозным чувством.
При этом из такого отношения отчасти вытекает желание отгородить ее от человека, но это, по мнению автора, не самый разумный способ ее спасения.
Второе суждение, откликающееся с моим опытом, посвящено отсутствию реального контакта с животным миром. По сути потеря связи с ним равносильна потере части чувствительности.
Мне кажется, для многих этот пункт, требующий анализа и рефлексии, будет триггерным. Поэтому прошу не орать, а принять это как наблюдение за миром.

Привычное ранее кровавое соприкосновение с животным —выпотрошить карпа, ощипать петуха, о чем еще помнят пожилые люди — сегодня рассматривается как варварский акт, совершить который вряд ли кто-то сумеет, даже если он пока не вегетарианец. По отношению к животным мы проявляем лишь «прекраснодушие» как у Гегеля, мечтая о мирном сосуществовании и одновременно потребляя курятину с птицефабрики.
Убийство происходит за пределами круга нашего восприятия. Современная кухня с ее абстрактным уклоном старается изо всех сил, чтобы превратить обычный кусок сырого мяса в блюдо, оформленное наподобие композиции Кандинского и поданное в дорогом ресторане. Увиденная в фермерской лавке тушка с остатками шкурки, свидетельствующими о ее свежести, вызывает смешанные чувства.
Почему так?

Здесь отвечу аргументами автора и своими наблюдениями. Краткий ответ — потеря физического контакта с природой в процессе воспитания.
Потрогать — понять. Будь то гербарий, муравейник, оторванный хвост ящерицы, да запах навоза — через реальный контакт мы вводим животный мир в сферу чувств и своей биографии.
Изучение природы, в котором поначалу действует право сильнейшего, не есть ее уничтожение, ибо оно пробуждает уважение к природе.
Оно позволяет узнать вблизи то, что иначе останется абстракцией. Сегодняшние дети почти не могут изучить вблизи животный мир. А для ребенка природа — контрпроект, адресованный школе и родителям (вспоминается фильм «Мост в Террабитию» и другие).

Тут автор, кстати, обращается к разбору уроков биологии и зоологии, хочется ему позвонить и сказать, что это он еще в России уроки не видел. И конечно пассаж о том, как каждый час перед монитором лишает нас возможности провести его снаружи.

Как вы поняли из аудио выше, книга мне понравилась не слишком.
Главный минус — эта работа достаточно ситуативная и спустя 9 лет после выпуска уже не кажется актуальной. Есть книги, которые ты и через 60 лет читаешь и чувствуешь, что они применимы к нашей жизни, например, “Понимание медиа” Макклюэна. Для меня это один из критериев хорошего материала. А есть “Интернет животных”, который в 2023 году трудно воспринимать серьезнее, чем познавательную брошюру о том и об этом (кстати, такие мысли последний раз у меня были от “Физики будущего” Митио Каку). С другой стороны, в отсутствие убедительной для меня концепции есть плюс — автор дает очень много ссылок и отсылок от Бэрреби и Деррида до страниц ибисов и волков в интернете.

В итоге, остаюсь при своем мнении, что обзор подходов и аргументы у автора получились интересными, но его собственная теория у меня отклика не нашла.

Тем не менее напомню любимый мотив в данной работе, а именно как мы сегодня воспринимаем природу.
Идея природы - продукт XIX века. А вот XX век принес на смену идею идеи природы. Медленно, но уверенно заменяла она идею природы.
Идея идеи природы - это воспоминание о воспоминании. Это как раз очередной привет симулякрам.
Она еще дальше отошла от своего предмета, это абстракция второй степени. Идея идеи природы касается лишь производных величин, а не сути, в отличие от идеи природы. Гёте еще вклеивал засушенные растения в свой дневник и зарисовывал животных, чтобы приблизиться к идее природы и лучше понять сами явления. А мы сегодня просто хотим знать, как природа «функционирует».

Идея идеи определяет наше отношение к растениям, животным и ландшафтам. Выражается это в действиях, теперь уже обусловленных не конкретной связью с природой, но производной, символической системой ценностей.
Да, о природе мы продолжаем заботиться - то опасаясь санкций, то из желания себя позиционировать, а то даже из-за угрызений совести - но всегда на расстоянии. Из наиболее доступной сферы во всем мироздании она превратилась в дело специалистов.
Можно вспомнить мой выпуск «Есть тема» про зеленую энергетику.
Там мы обсуждали, как политики руководствуются идеей идеи, попросту утратив связь с действительностью.
Вот как мы, с трудом мотивированные избирательной кампанией, ходим на выборы, так мы и выступаем за природу.
Бывает, мы наберемся духу и совершим какое-нибудь пожертвование, таким образом приняв символическое участие в защите природы и сохранении разнообразия видов. Но глубинной связи с тем, на что мы там пожертвовали, конкретной идеи, как можно использовать наши деньги и за что мы вообще выступаем, у нас попросту нет.
«Даже самые кровавые съемки, посвященные ловле китов в Японии, оставляют нас равнодушными, как только закончился выпуск новостей и начался очередной детектив» — ну и где он неправ?

«Села для шоу покопаться в кельтских мифах (неплохая книга Миранды Олдхаус Грин с иллюстрациями и большим количеством ссылок) и в очередной раз тяжело дышу, когда вижу, как мужчинам из века в век не дает покоя ЧИСТОТА 🫠»

« То, что читаю для диссертации, даю и вам 😅👋🏻 Как менялось отношение к телу, как христианство влияет на наши представления о семейный жизни и какой еще контроль в нашей жизни не так очевиден.»

«Одноименный курс был одним из самых интересных для меня за полтора года учебы. Уверена, книга поможет вам переосмыслить ваше представление о власти, ее истоках и вариантах реализации.»

Луиджи Зойя “Отец”
«Если честно, сегодня утром меня накрыло волной эйфории, когда я поняла, как много в книге и в сериале перекличек и неслучайных совпадений. Если бы у меня была возможность взять у Соррентино интервью, я бы спросила, читал ли он Зойю. Хотя, мне кажется, что ответ очевиден. У меня нет желания пересказывать здесь все содержание книги, поэтому постараюсь вкратце ввести вас в курс дела. Как тонко намекает нам название, этот труд посвящен отцу и его роли. В хронологическом порядке автор рассказывает о эволюции образа отца, изменения его социальных функций (да и в принципе появлении у него таковых). Отец – это не просто ваш биологический родитель или пример для подражания. Это набор принципов-архетипов в каждом из нас. Мать – это данность, она с ребенком изначально, у нее нет сомнений, что это ее дитя, потому что 9 месяцев оно растет внутри нее. Но привычная нам триада «отец, мать и дитя» – совсем другая история. Не надо думать, что наши предки сразу дошли до того, чтобы выбрать себе одну самку и жить с ней, пока тигр не разлучит их. Нет, ребят, довольно долго все было в стиле первых минут «Космичесской одиссеи» - агрессия, инстинкты и передача генетического материала максимально возможному количеству особей. И именно отказ самцов от бесконечного спаривания и выбор умеренной сексуальности стали решающими факторами в развитии человечества. С этого момента роль отца растет и достигает своего пика у римлян. Отец – компас, определяющий твое место в мире, твой взгляд на него. И если мать мы любим инстинктивно, ее роль и образ формируются равномерно, то отца мы оцениваем, исходя из его поступков: как он ведет себя в обществе, как реагирует на угрозы и обидчиков. Он не тот, кто построил дом, а тот, кто покидает его, чтобы сразиться за него, а потом вернуться (здесь Зойя подробно разбирает образ Улисса). Спойлер – не важно, читали ли вы «Иллиаду» или «Одиссею», архетипы в вас все равно есть, живите с этим. Отец – неоднозначен и парадоксален. От него ждут и ласки, и трупов врагов во дворе, его любят и боятся одновременно. Но, начиная с появления христианства, все идет под откос. Иисус – сын, у которого нет отца (святой дух не в счет), а значит иерархия нарушена. Затем гвозди в гроб этого понятия поочередно вбивают мыслители Просвещения (родитель-вредитель, пора прощаться с монархом), вдохновленные их трудами революционеры и, конечно, войны. Отдельно в книге разбирается приход к власти народных отцов вроде Сталина – так не хватает, что готовы терпеть диктатуру. И вот мы дошли до «Молодого папы». Сюжет прост – Папой Римским становится 47-летний кардинал Ленни Белардо, сирота и, как мы все верим к концу сезона, святой. В контексте книги Зойя сериал выглядит как очень красивая иллюстрация на тему 21 века. Коротко о главном, потому что понимаю, что не для длинных текстов роза телеграма цвела. Соррентино на примере одного человека показывает, что происходит с отцом сегодня, и на нем же показывает, как его отсутствие влияет на личность. Для внешнего мира Ленни - Папа Римский, Бог на Земле, Церковь в одном лице. При этом он остается невидимым, что по Зойе одна из характеристик положения отца в культуре сегодня. Мы не знаем, чем он занят на работе, мы не может наблюдать за ним, нам остаются только догадки. На другом уровне мы сразу видим, что наш герой болезненно переживает отсутствие отца в мире – причем как небесного, так и биологического. Особенно виден след Зойи в подходе к изображению молодого папы. В 20-й главе книге разбирается эволюция изображения отца за последние два века. В 19-20-х веках он появлялся на семейных фото, да и в целом в коллективном сознании, только в костюме, своего рода «доспехах Гектора», подробно описанных в первых главах. Теперь «отцы сплошь молодые, красивые, полуголые», каким нам и предстает Ленни. Полуголые сцены скорее привет соотечественнику, чем просто eye candy, потому что и без них его внешние данные и молодой для такой роли возраст, были очевидны.

В конце книги Зойя рассматривает положение дел отцов сегодня. Его вывод, что из самостоятельной единицы, отвечавшей за интеграцию ребенка в общество и проведения обрядов инициации, они превратились в co-parents. Они больше не несут уникальную функцию, лишь дублируя материнские. На этом моменте у меня случилось ассоциативное озарение. На протяжении всего сериала меня интересовала, зачем нам так часто показывают картину Хусепа Рибера «Портрет Магдалены Вентура с мужем». Mind немножко blown. В общем, ребята, мифоритуальный туннель, поддерживающий общество, полетел в ебеня. Как хорошо заметил Фолкнер, самая большая трагедия человека – когда он не знает, каково его действительное положение. Нас носит как рыбке в смывающемся унитазе, а мы не знаем почему и даже не пытаемся задаться этим вопросом. И не случайно выбрана Церковь. Даже она, последний оплот страждущей души, которую балошматит в вихре технологий, нескончаемых потоков информации и вопросов без ответа – и та, не справляется со своей миссией. Отдельно в книге хорошо разобран тренд на моногамию, его истоки и последствия, так что, гулены мои, всем советую!»

«Исторические и не только анализы»
«очень хорошая книга, которую, как и Брубейкера, сегодня читать особенно интересно.»

«Привет тем, кто ,идеализируя революцию, пишет, что какие-то народы лучше других 🤡»

Важнейший показатель абстрактного труда у Маркса — это то, что он «не обладает никаким особенным качеством и поэтому измеряется лишь в количественном отношении» [1, т. 13, с. 43]. Чисто количественная характеристика труда стала возможной, по Марксу, только в капиталистическом обществе, создавшем буржуазную форму труда «в противоположность к его античным и средневековым формам» [там же, с. 44]. Особенностью этого труда является прежде всего его абстрактная всеобщность, то есть безразличие по отношению к определенной форме создаваемого им продукта, а стало быть, и безразличие по отношению к тому, какую потребность удовлетворяет этот последний. Марксово определение абстрактно-всеобщего труда фиксировало факт превращения труда в «средство создания богатства вообще»