Андрей Рубанов о книгах и о себе

В этом романе власть попадает в руки двух героев, и многие заподозрили, что я намекаю на современный российский тандем. Однако сходство с образам Путина и Медведева случайно, я не планировал подобных аллюзий. Речь вообще о другом. Если мы повнимательнее посмотрим на любую диктатуру, на любую тиранию, то увидим, что во всех соответствующих случаях присутствует определенная «тандемная» сущность. Дело в том, что у каждого Ленина был свой Парвус, а у каждого Гитлера тоже был свой предшественник, который его кое-чему научил. У каждого тирана есть свой идейный вдохновитель. Человек, который закладывает идейную базу тирании и «учит плохому», условно говоря. Всегда есть какой-то теоретик, «духовный учитель», а возле него — практик, который его идеи претворяет в жизнь.

Градус честности может быть только один — максимальный. Его не всегда можно достичь, но стремиться надо. Многие сравнивают «Сажайте...» с работами Лимонова.
Да, я испытал его влияние, и меня не коробит, когда меня называют его последователем или даже эпигоном. Однако не один только Лимонов повлиял на меня. Лимонов на виду, он лидер литературного направления, вот мне его и тычут все время. Но если кого-то в «Сажайте…» много, так это Юлиана Семенова. Я его люблю очень. Сейчас его норовят забыть, не переиздают (родня, видать, не может по деньгам договориться) — а Семенов еще как умел писать, он глыба. И тоже не врал. Я у него научился любить точку с запятой; и еще — выделять то, что в а ж н о выделить.

Буржуазный триллер. Совершенно беспредельная штука на грани китча. Психоделический трагифарс. Но, естественно, на жесткой реалистической основе.

В ноябре две тысячи первого я сел за роман, мой первый, весной две тысячи второго закончил и отнес Котомину. Он его отфутболил, и правильно сделал. Тогда, гремел «Гексоген» и судили Сорокина, — в общем, контора Иванова-Котомина была на взлете, и я очень к ним хотел. С горя стал переделывать свою книжку, бросил, не умею переделывать. Написал второй роман, просто так, для друзей и для себя — и убрал в стол, чтоб через год достать и понять, умею ли я вообще делать романы. Хотя нет, вру — в себе я был уверен. Постановил, что буду писать вещь за вещью — и в стол. Когда начнут печатать — достану из стола. Так, кстати, и получилось.
В «Сажайте…» я больше думал о читателе, чем о себе. В «Мечте» — наоборот. Я писал «Мечту», чтоб разобраться с самим собой. Я хотел не вторую вещь сделать, а другую. Легче, быстрее и проще, на порядок сильнее, чем «Сажайте…».

В этом романе были проговорены некоторые вещи, имеющие отношение к сегодняшнему дню: и лозунг, звучащий в названии, и психологический тип человека, который жизнь воспринимает как войну и ежедневно просыпается с мыслью, что каждый день нужно прожить как последний.
Именно в этом романе впервые появился Сергей Знаев. Меня часто с ним сравнивают, но общего между нами не так много. Тем не менее, он мне очень дорог.

Его реплики, относящиеся к современной реальности – это в том числе и мои мысли. Но я надеюсь, что эта книга не об историческом периоде, а все-таки о герое. Потому что люди важнее исторических периодов. История начинается и заканчивается, а мы остаемся жить. Очень хочется быть злободневным, но надо понимать, что злободневность – не цель литературы.

«Психодел» был написан, чтобы зафиксировать процесс эмиграции русского человека в частную жизнь. И чтобы доказать, что таковая эмиграция невозможна. Поскольку именно женщины формируют частную жизнь — то и роман написан от лица женщины.

В основе этого романа — личная катастрофа героя. Понимаете, я сам на Донбассе не был и не уверен, что туда поеду в ближайшее время. И это все надо рассматривать через призму личной катастрофы героя. Для меня важнее описать частную жизнь человека. Я начинал с того, что описывал всякие экстремальные ситуации, а потом вдруг понял, что пока не научусь о частной жизни писать, не научусь писать вообще. Это не первый мой роман, где я пытаюсь как-то вскрыть секрет семейной жизни: рефлексии, переживания, все, что есть у всех нас, независимо от классовой принадлежности, от национальности, независимо ни от чего. Мне интересно идти в эту сторону.

Меня иногда спрашивают, какой реакции я жду на этот роман. А я ничего не жду. 12 книг написал. Чего ждал — давно дождался. У меня есть свое личное понимание, каким должно быть искусство литературы, художественной прозы. Вот это понимание я и исповедую. Как отреагируют люди — вопрос не главный. Важнее то, что не было у нас в России романа, который описывает отношение людей к возвращению Крыма и войне в Донбассе. «Патриот» — первая книга о новейших временах. Первая книга, которая говорит о разделении людей XXI века на два политических лагеря. Первая книга о том, как мы приняли — или не приняли — войну за Русский мир.