История чтения Бориса Парамонова

«Письма русского путешественника» - действительно очень хорошая книга, поэтому и читать ее можно даже сегодня. Но берет она не поэтическими красотами, не языком, а материалом. Шутка сказать, описана самая настоящая Европа, Европа-А, как сказал бы Остап Бендер: Германия, Швейцария, Франция, Англия. Причем Франция в самом значительном ее историческом времени: во время Великой революции. Карамзин встречался чуть ли не со всеми тогдашними европейскими знаменитостями, например с Кантом».
http://www.svoboda.org/a/28172189.html

«...одной из бесспорных удач советской литературы, социалистического реализма, если угодно, была детская литература, от которой заведомо не требовалось какого-либо реализма. А требовался некий ощущаемый романтический подъем, всякого рода путешествия и географические открытия. Вполне реалистически мотивированная героика - хотя бы и в малых размерах: вот как добрые дела Тимура и его команды на подмосковной даче».
http://www.svoboda.org/a/28144032.html

«Портрет художника в юности» так же, как и первая книга Джойса — сборник рассказов «Дублинцы», существуют в тени «Улисса», как бы бледнеют в этом соседстве. Но перечитывая «Портрет» нельзя не заметить, что «Улисс» вырос из этого первого романа Джойса, он был его семенем. «Улисс» начался там, где кончился «Портрет». Уже в первой главе «Улисса» разбросаны намеки на это. Например, казалось бы ни с того ни с сего, появляется имя Крэнли. И в «Улиссе» он дальше не фигурирует. Но это как раз тот персонаж «Портрета», разговорами с которым кончается этот первый роман. И еще одна связь заметна - уже в порядке некоего парадокса, некоей насмешки, хулиганской выходки, если угодно. Это, прошу прощения, — вши, заползшие в первую главу «Улисса» из «Портрета художника в юности».
http://www.svoboda.org/a/28086537.html

«Можно сказать, что судьба романа «Петербург» повторяет, лучше сказать, символизирует судьбу самого Петербурга. Во-первых сам же Белый в начале двадцатых годов, во время берлинского своего сидения роман резко переделал - и сократил на треть, и сместил некие акценты, как считают некоторые исследователи, например, Иванов-Разумние, говоривший, что если первый вариант «Петербурга» ориентирован антропософски, то второй — в линии идеологии скифства. В таком переделанном виде он дважды издавался в двадцатые годы в Советском Союзе, куда Андрей Белый возвратился после двух берлинских лет. А затем русская жизнь пошла совсем уж по кривой, и не только роман, но и сам Андрей Белый был вытеснен из культурной памяти».
http://www.svoboda.org/a/27982165.html

«Это книга о гениальном композиторе, музыка которого взята как модель немецкой трагедии 20 века — трагедии фашизма. В описании этой музыки Томас Манн использовал авангардистскую новинку — так называемую двенадцатитоновую или серийную музыку, теорию и практическое применение которой дал австрийский композитор Арнольд Шенберг. Правда, имени самого Шенберга ни разу не упомянув. У него получилось, что этот метод композиции придумал его герой композитор Адриан Леверкюн».
http://www.svoboda.org/a/27879576.html

«Прочитав «Преступление и наказание», я не то что потерял сон и покой, но долго был под непреходящим впечатлением. Я жил тогда недалеко от Екатерининского канала, «канавы», как он называется в романе, где проходит главное действие романа. И вот я ходил по набережной (теперь это называется канал Грибоедова) и переживал в памяти сцены из романа. Наибольшее впечатление произвел следователь Порфирий, Порфирий Петрович (фамилии у него в романе нет). Как он Раскольникова терзал на каких-то гигантских качелях, то вверх, то вниз, дух захватывало. Я уже тогда, после первого чтения, понял то, о чем критики Достоевского писали при его жизни: что это злой талант, жестокий талант, мучительный писатель».
http://www.svoboda.org/a/27823115.html

«Роман Роберта Пенна Уоррена настолько могучая вещь, настолько это самодовлеющее литературное произведение, что разговор об экранизациях и актерах в той или иной роли как-то сюда и не идут. Это высокая литература, и только по литературным критериям она должна рассматриваться. Это литература, причем с самого начала задающая предельно высокий, я бы сказал, классический масштаб. «Всю королевскую рать» ни в коем случае нельзя понимать и представлять как политический роман».
http://www.svoboda.org/a/27724429.html

«Как известно, вещь построена дуалистически, это как бы два повествования: одно происходит в «Управлении», другое — в «Лесу». И в каждом своя система художественных средств. Мир Управления описан в кафкианском ключе, это мир абсурда, сюрреалистический мир. И детали тут выбраны исключительно выразительные. Чего стоит, например, поиск сбежавшей из Управления машинки, которую нужно искать всем сразу сотрудникам, но так, чтобы при этом никто из них ее не увидел. И поиск идет в масках с завязанными глазами. Это Кафка, чистый Кафка; во всяком случае Кафка бы от такого текста не отказался.

И совсем другой прием в лесной части. Стилистический к ней ключ, я бы сказал, — Платонов».
http://www.svoboda.org/a/27609767.html

«Илья Эренбург по всей советской раскладке прожил исключительно счастливую жизнь. Точнее сказать, бури века его отнюдь не миновали, но как-то по касательной мимо него пролетели. А ведь жил он в очень суровое время, когда шансы на выживание не только у заметных людей, но и у самых обыкновенных обывателей были очень и очень невелики. Шутка ли две мировые войны Эренбург видел, страшнейшую русскую революцию пережил, если не все, то многие годы жил в сталинской Москве, где вполне мог попасть под очередную репрессивную волну».
http://www.svoboda.org/a/27509028.html