Рекомендации кураторов Уральской биеннале

Сборник рассказов, подготовленных на нашем Семинаре фантастического письма. Этюды о будущем и настоящем, в котором мы с вами живем: искусственный интеллект пытается закрыть поселковую больницу, сотрудник Архива Интернета воюет с психоделической ЭВМ, правительство меняет правила репродуктивной политики, — в общем, здесь целая россыпь сюжетов, каждый из которых указывает на привычный нам мир. Предисловие к сборнику подготовил Дмитрий Веснин, гейм-дизайнер и преподаватель Семинара.

Классический труд французского историка, показывающий, как европейская культура принимала смерть, и в каких отношениях европейцы состояли с ней в разные моменты частной и общественной жизни. Легкий слог Арьеса позволяет протанцовывать через темы, о которых так сложно говорить даже в комментариях в фейсбуке, — в общем, это важный текст, позволяющий увидеть себя в зеркале истории, на время приглушить чувство одиночества и усилить переживание собственной неповторимости.

Красиво выстроенная работа, препарирующая историю советского авангарда с позиций материалистической медиа-теории Фридриха Киттлера: Маргарета анализирует не только прокламации и программы авангардистов, но и сцепки конкретных инструментов, техник, людей и идей, которые позволяли этим программам состояться. Мы обращаем особое внимание на сюжет, посвященный Институту переливания крови Александра Богданова – человека, в какой-то момент стоявшего вровень с Лениным, обозначившего контуры грядущей эргономики и желавшего достичь бесконечной жизни для ответственных строителей коммунизма.
Его заявления, поэмы, трактаты и фантастические романы — образ провалившейся, но значимой «красной» утопии, к которой в последние годы обращаются теоретики медиа (в частности, блистательный Маккензи Уорк). Программы Богданова можно считать частным проявлением «космотехники», попытки сплавить технический прогресс с конкретной культурной повесткой. Стоит читать, чтобы познакомиться с нетипичным для русских исследователей каркасом исследовательской работы и заново открыть для себя странные сюжеты, которыми полнится история авангарда.

Блистательная историческая работа украинской исследовательницы, знакомящая с тем, как советские ученые пытались вкатить в исследуемые ими дисциплины троянского коня, в котором терпеливо сидела молодая кибернетика. Как протащить буржуазную науку в практики страны победившего социализма? Как очистить её от подозрений в прозападном милитаризме? Янина внимательно разбирается с контрабандным экспортом понятий кибернетики в советскую науку (от математики до компаративистской истории), и показывает, как сверхновая наука ложилась в основу специфичной технологической культуры Советов. Почему мы рекомендуем эту книгу? Кибернетика – важная отсылка для нынешней биеннале. С одной стороны, Юк Хуэй много пишет о кибернетике и в частности отмечает, что «Кибернетика растворяет понятие природы»; это может помочь посетителю основной выставки. С другой, выставка Les Immateriaux, вдохновлявшая куратора Шаоюй Вэн, прямо обращалась к наработкам Норберта Винера, отца кибернетики. Ну и, наконец, внимательное обращение к кибернетическим проектам позволяет отказаться от популистских трансгуманистических заявлений в духе «О, поставлю себе механическую руку и стану другим человеком»! Может, и станем, но отнюдь не из-за протезов.

Выставка, которую готовит Шаоюй Вэн часто цитирует «философскую выставку» под названием «Нематериальное», проходившую в молодом Центре Помпиду в 1985 году; её кураторами были Тьерри Шапю и Жан-Франсуа Лиотар. Оба куратора смело попытались стянуть в одном пространстве/времени технологические новинки и создать нарратив-конструктор, который бы подчинялся реакциям и запросам каждого посетителя. О «Нематериальном» мы будем говорить и в пространстве выставки, и на публичной программе, — пока же рекомендуем обратиться к культовому отчету, которым Лиотар встряхнул современных мыслителей, воспел технологии и отметил конец больших сюжетов. После прочтения вам будет легче и приятней говорить слово «постмодерн» вместо сомнительного «метамодерн».

Бессмертие сулит вечность, а вечность можно толковать как поломанное время. Как и с чем мы вообще сверяем свои внутренние часы? Как и почему чувство времени порой подводит нас? У героя «Записок», незаметно сходящего с ума, время распадается все быстрее и быстрее, а вместе с ним по швам трещит и представление о пространстве. Петербург оборачивается Испанией, а потом и вовсе он понимает, что «Китай и Испания совершенно одна и та же земля и только по невежству считают их за разные государства». Интересно, что великий китайский писатель Лу Синь, автор рассказа «Дневник сумасшедшего», вдохновлялся Гоголем, но никак не комментировал схождение Китая и Испании. Куратор основного проекта Шаоюй Вэн обращается к обоим рассказам, обнаруживая в них указания на дисфункциональные технократические общества, подчиненные гегельянскому «несчастному сознанию»; потому рекомендуем читать оба рассказа и брать в спутники для прогулки по основной выставке и Николая Васильевича, и Лу Синя.

Говоря о бессмертии, важно не застревать на очень понятной, но эгоистичной позиции «могу ли я, имярек, претендовать на вечную жизнь». Каждый из нас является частью более значительной системы (социальной, экологической, политической, и так далее), живущей дольше чем её отдельные составляющие. Один из способов снизить напряжение и снять с себя груз ответственности за собственную вечную жизнь — сосредоточение внимания на сосуществование с другими, причем не только людьми. О нем, в частности, «Политики природы». Этот очерк новой экологии, предпринятый Бруно Латуром 20 лет назад, продолжает рассуждения о «парламенте вещей» и подводит читателя к интригующим сюжетам — например, Латур пытается стащить ученых с Олимпа и называет их не открывателями великих, пред-существующих истин, а предлагает относиться к ним как к полномочным представителям найденных ими феноменов (и относиться соответствующе — ведь мы далеко не всегда верим представителям крупных компаний, которые нас в чем-то пытаются убедить?).

Любой материальный объект как будто бы способен хранить память; об этом говорят антропология и история повседневности. Руина позволяет нам переживать знание и память прошлого, испытывать — если верить Бёрку — экстатическое ощущение нашей смертности, сближение с возвышенным. Но есть пространства, в которых наша связь с временами разрушается и мы оказываемся как будто бы не к месту. На них, кстати, и нападали лангольеры Стивена Кинга, вместе с людьми проглатывавшие и пространство, и время. Этим местам посвящает свою книгу французский антрополог Марк Оже; он громко называет их «не-места». Супермаркеты, типовые кафе, аэропорты, вокзалы, — пространства, в которых посетитель низведен до статуса механически перемещаемой фигуры, теряющей направления, целеполагание и субъектность. Эти пространства ничего не говорят нам о своих прошлом и будущем; здесь нет мемориалов и накапливаемой истории. Есть только функция и стертость смыслов. Перемещаясь между ними, мы ставим нашу личность на паузу, — в частности, к такой дезориентации прибегали некоторые музейные дизайнеры, вдохновлявшие кураторов публичной программы. Рекомендуем обратиться к этому тексту тем, кто занимается дизайном пространств, кураторским делом, а также городским планированием.

Текст блистательного молодого философа, ранее изучавшего программирование в Гонконге, а теперь преподающего историю философии в Институте Баухауз в Ваймаре. Его прошлая книга, «Вопрос о технике в Китае», удерживающая в поле внимания и хайдеггеровский «Вопрос о технике», представляет взаимосплетения классической немецкой философии с классической китайской (многим из нас неизвестной). Эта книга, сосредотачиваясь на двух обозначенных понятиях, рассказывает, почему разделение «механическое/органическое» стоит считать устаревшим, и делает это за счет красивых, тактично простроенных смысловых повторов и примеров. Прошлая работа Юка сильно повлияла на Шаоюй Вэн, куратора основной выставки, — и потому для команды большая честь во второй раз позвать Юка выступать на конференции открытия.

Нам многое известно о разрушениях в странах, оккупированных Третьим рейхом, и ничего — о разрушениях на территории самой Германии. Но молчание по этому поводу хранили и немецкие писатели, стремившиеся дистанцироваться от опыта вместо того, чтобы осмыслить его. Так немецкие руины стали воплощением тайны миллионов смертей и общего позора

Исследованию причин, по которым немецкие авторы избегали разговора о трагедии своей родины, посвящен цикл лекций Винфрида Зебальда. Команда биеннале рекомендуют этот сборник всем, кто хочет понять, какой смысл сообщается руинам, — особенно, когда в руины погружено само государство.

Силами Арсения Жиляева и Антона Видокле, занятых на нашей основной выставке (а также Бориса Гройса) проект философии Фёдорова укочевал в западную художественную критику, для которой он предложил экзотичный и странный инструмент рассуждения о космической программе как итоге инициативы по воскрешению всех предков.
Рекомендуем немного почитать Фёдорова, чтобы познакомиться с его обскурной, но интересной мыслью — а потом прочитать блистательную статью Марины Симаковой No Man's Space: On Russian Cosmism.

Бессмертие, заявленное темой книги, оказывается подобно слону, вокруг которого ползают слепцы-учёные, пытающиеся подобрать правильные слова и переключающиеся между разными дисциплинами: криогеникой, геронтологией, микробиологией, молекулярной физикой и множеством гуманитарных оптик. Шермер начинает книгу с сокрушительного примера — простой пропорции, соотносящей количество живых людей на данный момент с общим количеством мертвых. Её одной достаточно, чтобы читатель обрел скромность и лишился иллюзии вечной жизни, но Шермер не тратит времени и принимается за разгром предсмертных видений, сулящих вечную жизнь души, а также берется задавать неудобные этические вопросы: почему вы заслуживаете продления жизненного цикла, а другие существа — нет? Сильная скептическая работа, способная подарить читателю примирение с уделом человеческим, укорененное в исключительно материалистических посылках.