Руки женщин моей семьи были не для письма

Ни одна жизнь не достойна того, чтобы стать основой для романа.

Отрицая свое тело, я отрицала вместе с ним пласт исторического и культурного наследия, не принимая собственную конечность, я не признавала вечной связи своего тела с телами других женщин. Мне хотелось наконец разорвать порочный круг расплаты, открыть наши плотно зашитые рты, чтобы крикнуть о своем существовании и существовании матерей, бабушек, сестер, подруг. Хватит держать друг друга за горло мертвецкой хваткой страха: а что, если кто-то увидит, а что, если кто-то узнает, а что скажут люди, что подумают твои родственники, что сделает твой отец, когда узнает, — прочная цепь ужаса годами держала нас за горло, душила, как меня душила дистония.

Слова не имели отношения к любви человеческой, они были нужны, чтобы демонстрировать свою любовь к Аллаху, Милостивому и Милосердному.

Письмо дарило мне собеседников: тех, с кем можно было говорить в любое время, письмо не зависело ни от кого, кроме меня, оно всегда было со мной, как невидимый амулет.

быстрее всех обрусел он сам. Он пустил в кровь горькую русскую водку и уже не смог жить без нее: когда мы были совсем маленькими, отец мечтал о том дне, когда вернется на родную землю, на родину, но только водка уже успела утопить его южное тело в своей горячей воде.

Он приучал нас к молчанию, к послушанию, никто не смел останавливать его руки, когда он открывал очередную бутылку водки, чтобы налить себе стакан.

Он словно пытался купить наше молчание, обменять синяки матери на конфеты. Самым страшным было то, что мы не могли отказать: он знал, чтó мы любим, знал, что шоколад способен купить сердца двух маленьких девочек. Это были ядовитые сладости, пропитанные простым и очевидным семейным законом — мужским рукам дозволено бить, мужские руки контролировали весь дом, держали его в узде. Миллиметры и сантиметры избитого материнского тела он обменивал на конфеты

начинали тосковать.

Ее руки никогда не писали: они искали работу. Так, в особенно одинокий год она затеяла ремонт квартиры: сама ошкурила двери, покрыла их лаком, покрасила стулья, украсила пространство, которое, как она точно знала, никогда не покинет ее.

Наличие кольца значило, что они выполнили свой главный дочерний долг, и потому они стремились рассказать об этом всем, кто оказывался рядом.

Большую часть матрасов тети и бабушки набивали