Жизнь Матвея Кожемякина

"Того же, Сентября 20-го дня.

У Маклаковых беда: Фёдоров дядя знахарку Тиунову непосильно зашиб. Она ему утин лечила, да по старости, а может, по пьяному делу и урони топор на поясницу ему, он, вскочив с порога, учал её за волосья трепать, да и ударил о порог затылком, голова у неё треснула, и с того она отдала душу богу. По городу о суде говорят, да Маклаковы-то богаты, а Тиуниха выпивала сильно; думать надо, что сойдёт, будто в одночасье старуха померла".

Постоялка вместе со стулом подвинулась ближе к нему, - он взглянул на неё и испугался: лицо её сморщилось, точно от боли, а глаза стали огромными и потемнели.

- Я ничего не понимаю! - странно усмехаясь, молвила она. - Что такое утин? Зачем топор?

"Ага! - подумал Кожемякин, оживляясь, - и ты не всё знаешь!"

И стал объяснять, глядя в её недоумевающее лицо:

- Это - средство такое старинное...

- Топор - средство? - спросила она. - Господи, как нелепо! А - утин?

- Утин называется, когда поясница болит. Тут ещё голик нужен. Хворый человек ложится на порог, на спину ему кладут голик, которым в печи жар заметают, а по голику секут топором - не крепко - трижды три раза. И надобно, чтобы хворый по каждому третьему разу спрашивал: "Чего секёшь?" А знахарь ему: "Утин секу!" Тогда хворый обязан сказать заговор: "Секи утин крепче, да ещё гораздо, размети, голик, утин на двенадцать дорог, по двенадцатой ушёл бы он на весь мой век! Пресвятая Прасковея Пятница, пожалей болящие косточки!" А потом голик надо выбросить к подворотне, и хорошо, чтобы на заре кот обнюхал его.

...Вот уже прошёл один из длиннейших часов его жизни. Наталья, умильно улыбаясь и глядя вбок, давно поставила на стол кипящий самовар. Матвей сидел перед ним одетый в рубаху синего кашемира, вышитую монахинями золотистым шёлком, в тяжёлые шаровары французского плиса, с трудом натянул на ноги давно не ношенные лаковые сапоги и намазал волосы помадой. Пробовал повесить на грудь тяжёлые отцовы часы, но они не влезали в карман рубахи, а надеть жилет - не решился, в комнате было жарко.

Весь город знал, что в монастыре балуют; сам исправник Ногайцев говорил выпивши, будто ему известна монахиня, у которой груди на редкость неровные: одна весит пять фунтов, а другая шесть с четвертью. Но ведь "не согрешив, не покаешься, не покаявшись - не спасёшься", балуют - за себя, а молятся день и ночь - за весь мир