Слова Будды

Как сделать упрек члену сангхи

«Прежде всего необходимо предупредить этого бхикку (о том, что он поступает неправильно); и когда он будет должным образом предупрежден, надо напоминать ему об этом; а когда он получил напоминание, необходимо определенно указать ему на неверные поступки. Когда такое указание сделано, пусть какой-либо проницательный и знающий бхикку изложит дело перед сангхой.
Тот бхикку, о Упали, который собирается сделать замечание другому, должен перед тем усмотреть в самом себе пять качеств: я буду говорить в надлежащее время, а не в неурочное; я буду говорить истину, а не ложь; буду говорить мягко, а не резко; буду говорить ради его пользы, а не во вред ему; с добрыми намерениями буду я говорить, а не в гневе».
(«Виная» II, 9)

11. Словесная война

«Как же сделать, чтобы не вести с другими словесной войны?
Для этого, о отцы семейств, бхикку не говорит таким образом: "Ты ничего не знаешь; ты ничего не понимаешь в этой дисциплине дхаммы; я же знаю. Как можешь ты знать о ней что-нибудь? Твои взгляды неправильны, а я придерживаюсь верных взглядов. Ты ставишь на последнее место то, что следует ставить на первое, а на первое – то, что надобно ставить на второе или на последнее. Я говорю по существу, а ты – нет. То, что ты так долго обдумывал, не имеет основы. Твое мнение безосновательно. Иди, объясняйся; видно, что ты за человек. Исправься, если можешь". Так, отцы семейств, ведет себя тот, кто пребывает в словесной войне с другими».
«Покинув дом, в своих скитаниях,
Бездумный мудрец более не связан с людьми.
Он лишен желаний, он не вызывает предпочтения
И ни с кем более не ведет словесной войны».
(«Самъютта-никая» III, 11)

9. Воздаяние добром за зло: (Притча о пиле)

«О бхикку, есть пять способов речи, с которой к вам могут обращаться другие люди: речь, соответствующая времени или не соответствующая ему; речь правдивая или лживая; мягкая или резкая; ведущая к выгоде или к убытку; речь добрая или обидная.
Когда люди говорят о вас дурно, вам необходимо так воспитывать себя: наше сердце должно быть непоколебимым; нам не следует произносить ни одного злого слова; мы должны пребывать в сочувствии к благу других, в доброте сердца без обиды; человека, говорящего таким образом, мы пропитаем мыслями, сопровождаемыми любовью; и мы пребудем в таком настроении; сделав это состояние ума своей опорой, мы затопим весь мир мыслями любви, далеко идущими, распространяющимися вширь, безграничными свободными от ненависти и недоброжелательства; и мы пребудем в этом состоянии. Так, о бхикку, надлежит вам воспитывать себя.
Более того, о бхикку, даже если бы грабители с большой дороги распиливали вас на куски двуручной пилой, если бы у кого-то из вас при этом ум оказался оскорблен, – такой человек не мог бы оставаться последователем моей вести. Именно так (как сказал я вам) должны вы воспитывать себя...
И эту притчу о пиле, которой я вас научил, вспоминайте снова и снова. Разве не видите вы, бхикку, что в ней нет ни одного слога, большого или малого, с которым вы не должны были бы согласиться?
– Конечно, господин.
– Поэтому, о бхикку, памятуйте об этой притче о пиле, которой я вас сейчас научил, ибо она должна послужить вашей пользе, вашему благополучию на много долгих дней».
(«Маджджхима-никая» I, 128–129)
Он обесчестил меня, он избил меня, он подчинил меня, он победил меня и ограбил – погруженный в такие мысли человек никогда не успокоит свою ненависть.
Он обесчестил меня, он избил меня, он подчинил меня, он победил меня и ограбил – отвергнувший такие мысли человек быстро успокоит свою ненависть.
Никогда ненависть не успокаивается ненавистью, но только отсутствием ненависти (успокаивается ненависть).
Таков древний закон.
(«Дхаммапада» 3, 4)

«Говорящие гневно, полные злобы и гордости
При встречах привязываются к ошибкам друг друга;
Они наслаждаются, порицая и отыскивая ошибки,
Им приятна неудача соперника. Но благородные
Никогда не пойдут по такому пути.
Если встречается такой человек с правильной речью,
Он знает надлежащее время, и его речь
Касается праведности; он практикует правильную речь.
Так говорит мудрец, безгневный, хорошо воспитанный,
Сдержанный, смиренного ума; он не говорит авторитетным тоном,
Не любопытствует, но разумно произносит приятные слова;
Он приветствует мир добрых, отвергает злых,
Не делает упреков, не выискивает ошибки,
Не возражает сопернику, не стремится опровергнуть его
Или делать выводы. Поистине, слова
Благородного человека столь же приятны, сколь и полезны!
Так говорит благородный, такова благородная речь;
Зная это, мудрые должны быть смиренными в речи».
(«Ангуттара-никая» I, 199)

Так я слышал. Однажды Возвышенный пребывал вблизи Саватхи, в роще Джета, в парке Анатхапиндики. И вот рано утром облачившись и взяв с собой чашу и верхнюю одежду, Возвышенный отправился в Саватхи просить милостыню.
Также и досточтимый Рахула, родной сын Учителя, рано облачившись, взял с собой чашу и верхнюю одежду, последовал за Возвышенным и не отходил от него.
Тогда Возвышенный, оглянувшись, сказал досточтимому Рахуле: «Всякую форму, о Рахула, будет ли она в прошлом, будущем или настоящем, внутренняя или внешняя, грубая или тонкая, высокая или низкая, близкая или далекая, – всякую форму следует рассматривать такой, какова она есть в действительности, при совершенном прозрении: "Это не мое; это не "я"; здесь нет сущности "я".
– Значит, здесь только форма, о Возвышенный, одна лишь форма?
– Нет, Рахула, форма, а также и чувство; форма, а также восприятие, Рахула; деятельность, о Рахула; также и сознание, Рахула.
Тогда подумал досточтимый Рахула: "Кто мог бы сегодня идти в деревню и просить милостыню, получив предупреждение от лица самого Возвышенного?"
Так подумав, он повернул назад, сел у корней некоторого дерева, скрестив ноги, выпрямив туловище и внимательно сосредоточившись на стоящей перед ним задаче.
И вот досточтимый Сарипутта увидел так сидящего досточтимого Рахулу и обратился к нему: "Практикуй внимательность при вдохе и выдохе, о Рахула; ибо если эта практика будет возрастать, она даст великий плод, принесет большую пользу".
И вот досточтимый Рахула встал после своего уединения вечером, отправился к Возвышенному и, явившись к нему, отдал приветствие и сел подле него. Усевшись, досточтимый Рахула так обратился к Возвышенному:
– Господин, прошу Вас, объясните, как эта практика внимательности при вдохе и выдохе, если ее расширить, приносит большую пользу, великий плод?
– Всякое плотное, твердое вещество, о Рахула, которое собрано в тебе лично, как волосы на голове, волосы на теле, ногти, зубы, кожа, мясо, сухожилия, кости, костный мозг, почки, сердце, печень, плевра, селезенка, легкие, кишки, брюшина, желудок, нечистоты, – это, о Рахула, называется личным элементом земли. Как этот личный элемент земли, так и внешний элемент земли называются таким именем: "элемент земля". Это ты должен рассматривать, как оно есть в действительности, при совершенном прозрении: "Это не мое; это не "я"; здесь нет сущности "я". Рассматривая это таким образом, человек отталкивается от элемента земли и очищает он него свое сердце.
И что же такое, о Рахула, элемент воды?
Это может быть личный элемент воды, это может быть и внешний элемент воды. А что же это такое, о Рахула, личный элемент воды?
Всякая вода, всякая жидкость, собранная лично в тебе, как желчь, слизь, гной, кровь, пот, лимфа, слезы, суставная жидкость, слюна, сукровица, жир, моча – все, что имеет природу жидкости и собралось в тебе лично, о Рахула, – это называется личным элементом воды. Оба они – личный элемент воды и внешний элемент воды – называются элементом воды; и его надо рассматривать (как я сказал тебе) точно так же, как элемент земли. Рассматривая его таким образом, человек отталкивается от элемента воды и очищает от него свое сердце.
И что же такое элемент жара, о Рахула?
Это может быть личный элемент жара и внешний элемент жара.
Так вот, о Рахула, что такое личный элемент жара?
Всякий жар, всякий элемент, обладающий природой горения, все, собравшееся внутри тебя лично и вызывающее согревание, пищеварение, поглощение; благодаря чему съеденное, выпитое, разжеванное, испробованное полностью переваривается – и все прочее, обладающее подобной природой, собранное внутри тебя лично, о Рахула, – это называется личным элементом жара. Этот элемент и внешний элемент жара носят одно и то же название элемента жара. И его также надо рассматривать, как я сказал тебе ранее.
И что такое, о Рахула, элемент воздуха?
Это может быть личный элемент воздуха, может быть и внешний элемент воздуха, может быть и внешний элемент воздуха. Что же такое, о Рахула, личный элемент воздуха?
Всякий воздух, все, имеющее природу ветра и собранное внутри тебя лично, как дыхание, идущее вверх и вниз, ветер живота, ветер кишок, жизненные ветры, которые проходят сквозь члены, вдыхаемый и выдыхаемый воздух – все это называется личным элементом воздуха. Этот элемент и внешний элемент воздуха называются тем же именем – элемент воздуха. И его следует рассматривать так же, как я сказал тебе.
И что такое, Рахула, элемент пространства?
Это может быть личный или внешний элемент пространства.
Что же такое, о Рахула, личный элемент пространства?
Всякое пустое пространство, все, что имеет природу пустоты, собранное внутри тебя лично, как полости уха, носа, рта, полости, в которые поступает пища, в которых она сохраняется, по которым она выводится, – все такие полости называются одним и тем же именем: элемент пространства. Оба эти элемента – личный элемент пространства и внешний элемент пространства – называются одним и тем же именем: элемент пространства. И его тоже необходимо рассматривать так же, как я показал тебе.
И вот, Рахула, выполняй свою практику медитации подобно земле. Если ты будешь практиковать таким образом, все соприкосновения, доставляющие наслаждение, не завладеют твоим умом, не установятся в нем. Точно так же, как люди одинаково бросают на землю чистое и грязное, нечистоты, навоз, мочу, слюну, гной и кровь, и все же земля при этом не тревожится, не беспокоится, не испытывает отвращения, – так и ты совершай свою практику подобно земле, о Рахула. При такой практике все приятные соприкосновения не захватят твой ум, не укрепятся внутри него.
То же самое и с водой: выполняй свою практику медитации подобно воде. Ибо точно так же, как люди одинаково моют в воде чистое и грязное... (как сказано выше о земле)... однако вода при этом не тревожится, не беспокоится, не испытывает отвращения – так и ты совершай свою практику подобно воде.
То же самое и с огнем... Ибо точно так же, как огонь одинаково сжигает чистое и грязное, но при этом не тревожится, не беспокоится, не испытывает отвращения (но одинаково сжигает все), так и ты совершай свою практику подобно огню.
То же самое и с воздухом... Как ветер одинаково уносит вещи чистые и грязные, но при этом не тревожится, не беспокоится, не испытывает отвращения, – так и ты совершай свою практику подобно ветру.
То же самое и с пространством... Ибо как пространство не установлено где бы то ни было, так (без привязанности) совершай ты свою практику... При такой практике, о Рахула, все приятные соприкосновения не захватят твоего ума, не укрепятся внутри него.
Практикуйся и в любящей доброте, о Рахула, ибо благодаря такой практике будет оставлена всякая враждебность. Практикуйся в сострадании, о Рахула, ибо таким образом будет оставлена всякая раздражительность. Практикуйся в симпатии, о Рахула, ибо таким образом будет оставлена всякая неприязнь. Практикуйся в уравновешенности, о Рахула, ибо таким образом будет оставлено всякое отвращение. Подобным же образом медитируй о безобразном, о Рахула, ибо таким образом будет оставлена всякая чувственность. Медитируй о непостоянстве, Рахула, ибо таким образом будет оставлено всякое самомнение» [29] .
( «Маджджхима-никая» I, 420–425 с сокращением повторений)

И вот, бхикку, каждый, кто станет таким образом практиковать эти четыре пути установления внимательности в течение семи лет (не более), может надеяться на приобретение одного из двух плодов: или он обретет знание в этой самой жизни, или же, если в нем налицо остатки кармы, он обретет состояние того, кто не возвращается.
Но не будет говорить о семи годах, бхикку; каждый, кто будет практиковать эти четыре пути внимательности в течение шести лет, в течение пяти, четырех, трех, двух, одного года, – нет, каждый, кто будет практиковать их таким образом в течение семи месяцев, даже в течение одного месяца, в течение полумесяца, нет, даже в течение семи дней, – он добьется одного из двух плодов: или в этой самой жизни он обретет знание, или же, если в нем налицо остатки кармы, он обретет плод невозвращения.
Именно это, бхикку, имел я в виду, когда сказал раньше: это единственный путь, который ведет к очищению всех живых существ, к преодолению горя и скорби, к разрушению горя и отчаяния, к достижению способа достичь ниббану, а именно: четыре способа, четыре пути установления внимательности».
Так говорил Возвышенный. И эти бхикку радостно слушали то, что говорилось Возвышенным, испытывая восторг от его слов.
(«Дигха-никая» II, 314–314,
«Маджджхима-никая» I, 62

б) Созерцание чувств
«При этом способе, о бхикку, если ощущает бхикку приятное чувство, осознает он: "Я ощущаю приятное чувство"; или если ощущает он болезненное чувство, осознает он: "Я ощущаю болезненное чувство"; или если ощущает он чувство не приятное и не неприятное, осознает он: "Я ощущаю безразличное чувство".
Или если он таким же образом захвачен приятным, или болезненным, или безразличным чувством по отношению к материальным предметам, или если он захвачен каким-то чувством по отношению к нематериальным предметам, осознает он свое чувство таким же образом.
Так пребывает он внутри чувств, созерцая чувства; или пребывает он снаружи чувств, созерцая чувства, или пребывает он внутри и снаружи чувств, созерцая чувства. Созерцая явления в их возникновении и исчезновении, пребывает он в чувствах; созерцая явления в их возникновении и одновременно исчезновении, пребывает он в чувствах. "Вот чувство!" – говорит он себе; так установлена его внимательность к чувству – в достаточной мере для того, чтобы видеть его существование и стать сосредоточенным. Так пребывает он в непривязанности и не жаждет ничего в этом мире.
Так, бхикку, пребывает бхикку в созерцании чувств».
в) Созерцание мыслей
«И как же теперь, бхикку, пребывает бхикку в созерцании мыслей, как таковых? При этом способе бхикку осознает страстную мысль как страстную, осознает бесстрастную мысль как бесстрастную; о мысли, полной ненависти, знает он, что она полна ненависти, о мысли, свободной от ненависти, знает он, что она свободна от ненависти. О спутанной мысли знает он, что она спутана, о ясной мысли знает он, что она ясна. Сосредоточенную мысль осознает он как сосредоточенную, рассеянную мысль он осознает как рассеянную. О возвышенной мысли знает он, что она возвышенна; о низменной мысли знает он, что она низка. О мысли, направленной к высшему, знает он, что она направлена к высшему; о мысли, направленной к низшему, знает он, что она направлена к низшему. О сложной мысли, о мысли, состоящей из простых мыслей, о мысли, которая освобождена, о мысли, которая скована, также в каждом случае знает он.
Так пребывает он в созерцании мыслей снаружи, или внутри, или внутри и снаружи. Он созерцает возникновение явлений в мысли, он созерцает их исчезновение, он созерцает также их возникновение и исчезновение. При мысли: "Вот мысль!" – его внимательность к мысли оказывается установившейся как раз настолько, чтобы знать ее существование и стать сосредоточенным. Так пребывает он в непривязанности и не жаждет ничего в этом мире.
Вот так, бхикку, пребывает бхикку по отношению к мыслям, созерцая мысли».

Дхамма-ратха, колесница дхаммы

«Каждого достигшего уверенности и мудрости Достигнутое им состояние ума ведет его
вперед, как хорошую упряжку.
Сознание – это дышло, а ум – его ярмо;
Внимательность – бдительный возница;
Праведные дела – колесница,
Рвение – ось, энергия – колеса;
А спокойствие – погонщик, ведущий колесницу уравновешенного ума.
Отсутствие желаний – это сбруя;
Благожелательность и безвредность – оружие;
Вместе с непривязанностью ума
Выносливость есть оружие дхаммы;
И колесница катится для достижения мира.
Построенная самим "я", она становится этим "я",
Эта несравненная, наивысшая колесница.
Восседающие на ней мудрецы оставляют мир;
Поистине, они – победители в сражении».
(«Самъютта-никая» V, 6)

Вера и заповеди

«Я иду к Будде, как к убежищу,
Я иду к дхамме, как к убежищу,
Я иду к сангхе, как к убежищу».
(Произносится трижды)
1. Обет избегать отнятия жизни.
2. Обет избегать присвоения того, что не дано.
3. Обет избегать лжи.
4. Обет избегать распущенности.
5. Обет избегать алкогольных напитков – продуктов брожения, перегонки и прочих опьяняющих средств, вызывающих леность.
6. Обет избегать еды в неустановленное время.
7. Обет избегать танцев, пения, игры на музыкальных инструментах, посещения зрелищ.
8. Обет избегать употребления цветов, благовоний и мазей, ношения украшений и узоров.
9. Обет избегать пользоваться высокими и широкими кроватями.
10. Обет отказа принимать золото и серебро.
Пояснения:
«Сиккхападам» (вера и заповеди) – это путь обучения, урок, обет, но не предписание. Слово «самадъями» , или «я принимаю на себя» в этой ранней формуле не встречается; эта часть, взятая из «Кхуддака-патхи», состоит из десяти обетов, соблюдаемых учениками, бхикку. Для мирян была сделана уступка, изменившая третий обет в соответствии с жизнью мирянина. Миряне соблюдают первые пять заповедей, набожные люди – первые восемь

Прежде чем достичь срединного пути, Готама следовал всем известным способам аскетической практики. В старости он так описал этот свой опыт Сарипутте:)
«О Сарипутта, я могу вспомнить, как я был занят всеобъемлющей практикой святой жизни. Так, я, совершая покаяния, превзошел в покаяниях других; я вел суровую жизнь, превосходя других в суровости; я был осмотрительным, строго придерживаясь правил и превосходя других в осмотрительности; я вел уединенную жизнь, превосходя других в уединенности.
Вот как далеко, о Сарипутта, доходил я в своем покаянии.
Я ходил без одежды; я слизывал пищу с рук языком; я не принимал приглашений: "Войдите, досточтимый! Отдохните, досточтимый!" Я не принимал пищи, специально принесенной или предназначенной для меня. Я не принимал приглашений к еде. Я не принимал милостыню с блюда или из горшка. Я не принимал пищи, поданной через порог или в окно; я не принимал пищи, поданной на деревенской площади; не принимал пищи, поданной двумя людьми, которые ели вместе; не принимал ее от беременной женщины; от женщины, кормящей ребенка; от живущих половой жизнью; не принимал пищи, собранной здесь и там; не принимал пищи, поданной там, где рядом находилась собака; из тех мест, где роились мухи; я не ел ни рыбы, ни мяса, не пил перебродивших жидкостей, не пил прокипяченных жидкостей, не пил также кислого молока.
Я ел пищу только из одного дома – и только один кусок оттуда. Или я ел пищу только из двух домов – и только два куска из них; или же я ел из семи домов, и из каждого дома только по одному куску. Я питался из одной лишь чашки, или только из двух чашек, или только из семи чашек одновременно. Я принимал пищу только раз в день, или раз в два дня, или раз в семь дней. Так жил я, предавшись практике упорядоченного питания с установленными перерывами – даже до полумесяца.
Я питался только овощами, только просом, диким рисом, даддулой , водяным крессом, шелухой риса, рисовой накипью, корнями кунжута, травой, коровьим навозом. Я питался лесными корнями и плодами; я поддерживал свое существование падающими плодами.
Я носил грубую одежду; я носил одежду из конопли с другими вещами; я одевался в саван; я одевался в тряпье; я носил одежду из коры; я одевался в шкуры антилопы, в одежду, сшитую из обрывков шкуры антилопы; я носил одежду из волокон травы куша, из луба, из остриженных волос, власяницу из человеческих волос, власяницу из конского волоса или из перьев филина.
Я выдергивал волосы на голове и на лице и продолжал практику. Я все время стоял, отказываясь садиться. Я оставался в положении на корточках и так продолжал борьбу. Я лежал на ложе из колючек; я жил, следуя привычке омываться три раза в день, входя в воду.
Вот так я жил, предаваясь разнообразным способам вновь и вновь терзать свое тело. До такой степени, о Сарипутта, был я предан покаянию.
И вот до чего доходил я в строгости своей жизни, о Сарипутта. Грязь многих времен года собиралась на моем теле, совершенно так же, как наружный слой коры на дереве. Я был похож на пень дерева тиндука , о Сарипутта, покрытый наружными слоями коры в течение бесчисленных периодов времени. Но ни разу не подумал я в глубине души: «О, хоть бы стереть эту пыль и грязь своими руками!» или: «О, хоть бы кто-то сделал это для меня!» Я никогда не думал о таких вещах. Вот до чего доходил я, о Сарипутта, в суровости своей жизни.
И вот как далеко заходил я, о Сарипутта, в своей осмотрительности. Я был внимателен, когда уходил и приходил. Я проявлял милосердие даже к капелькам воды, думая так: "Да не буду я виновен в насилии, в причинении вреда крошечным живым существам, которые обитают (в этой капле)". Вот до чего доходил я, о Сарипутта, в своей осмотрительности.
И вот до чего доходил я в соблюдении уединенности. Я удалялся в лесную чащу, я скрывался в ней и жил там. Когда я видел пастуха, или стадо, или людей, косивших траву, или того, кто собирает хворост, или обитателя леса, тогда я бежал от них, переходил из леса в лес, из джунглей в джунгли, из болота в болото, с холма на холм. И почему это? Чтобы они, Сарипутта, не увидели меня или я не увидел их. Как дикий лесной зверь, о Сарипутта, увидев человека, бежит прочь из леса, скрывается из леса в лес, из джунглей в джунгли, из болота в болото, с холма на холм, – точно так же убегал и убегал я прочь, чтобы они не увидели меня, чтобы я не увидел их. Вот до чего доходил я в практике уединенности.
Далее, о Сарипутта, там, где оказывались коровники, в которых находились коровы, когда пастухи уходили, я подбирался туда со своим горшком для воды и подбирал испражнения телят – молодых и сосунков. Пока у меня продолжали появляться испражнения, я питался даже собственными испражнениями, о Сарипутта. До таких крайностей доходил я, о Сарипутта, что питался нечистотами.
Затем, о Сарипутта, я скрылся в ужасной лесной чаще и жил в этой чаще. Настолько были велики ужас и отвращение перед этим проклятым лесом у людей, что каждый человек, страсти которого не были успокоены, входя в него, испытывал такую боязнь, что даже волосы на его теле поднимались дыбом.
Затем во время холодных, морозных ночей между восьмыми числами (лунного месяца), ночей, когда падал снег, – во время этих ночей я оставался на открытом воздухе, а дни проводил в лесном укрытии. И в последний месяц жары я оставался днем на открытом воздухе, а ночью в лесном укрытии. И вот, о Сарипутта, мне пришли в голову эти странные стихи, которых я никогда не слышал:
Опаленный, закоченевший и одинокий,
Обитающий в наводящем страх лесу,
Обнаженный, не имеющий огня, чтобы согреться,
Мудрец предан своим исканиям.
И затем снова, о Сарипутта, на поле, куда бросают мертвые тела, я ложился для отдыха на костях трупов. Пастухи подходили ко мне, даже плевали на меня, даже мочились, забрасывали меня грязью и даже совали мне в уши соломинки. Все же, о Сарипутта, я не могу припомнить, чтобы у меня появилась против них хоть одна злая мысль. Вот как далеко доходил я, о Сарипутта, в своем прощении».
(«Маджджхима-никая» I, 77–79)