Речь дяди Володи, встраиваемая в ритм моего подъёма по лестнице, была, очевидно, вечной и предназначалась не столько для меня, не для любого из жильцов, но — для вселенной. Туда и только туда могли быть обращены эти мольбы, где уж нам, простым смертным, прикрепить ручку к двери, где её никогда не было.